Главная > Архив выпусков > Выпуск 1 (1996/5757) > Архивы, воспоминания

Любовь ПУСТИЛЬНИК

НОВОЕ О ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМЕ

 (Окончание)

Помимо писем, отправленных из Феццано в Нерви, мы нашли также письмо Амфтеатрова, адресованное Шолом-Алейхему в Швейцарию, в Кларан. 14 июля 1912 года итальянские власти "скалькировали" его, как и письмо переводчика Фабриканта, рекомендованного Александром Валентиновичем писателю. 27 июля заведующий заграничной агентурой доносил директору Департамента полиции, что из Феццано 13 июля отправлены калька и копии письма Соломону Наумовичу Рабиновичу (литературный псевдоним Ш.Алейхем). Амфитеатров писал Соломону Наумовичу:

Дорогой Шолом!

Переводчик есть превосходный, зовут его Владимир Осипович Фабрикант (литературный псевдоним «Дальман» и "Дальний"). Добросовестный, исполнительный, блестяще знает русский язык. Живет в Кави. Я советовал ему лично списаться с Вами, я ему передам содержание Вашего письма.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего.

                                                                             Ваш А. А.»¹

Удалось нам найти и перлюстрированное письмо Фабриканта.Хотя в нем трудно найти криминальное, как, впрочем, и в письме самого Амфитеатрова, они все же вошли в Департамент под грифом "секретных" документов. Фабрикант писал Шолом-Алейхему, что очень бы хотел перевести роман "Блуждающие звезды" целиком, чтобы поставить свое имя на переводе. "Ваши сочинения пришлите, пожалуйста, на время и не в переводе: цитаты, нужные для статьи, предпочитаю перевести сам, а читать лучше в оригинале. Убедительно прошу Вас не полениться побольше сообщить о себе. Копию Вашего письма я сниму сам и вышлю немедленно по получении».² Небезынтересно, что за Фабрикантом также велось наблюдение, о чем свидетельствует теллеграмма зарубежной агентуры в Департамент о том, что Фабрикант выехал из Цюриха в Геную.

В найденных письмах Амфитеатрова к Шолом-Алейхему мы встречаем имена Куприна, Айзмана, Серошевского, с которыми, видимо, Соломон Наумович также был связан. Имя Шолом-Алейхема мы встречаем и в письме Амфитеатрова к Герману Лопатину.

1 Документ находится в Особом отделе Департамента полиции, найден нами в делах ф. 102, ГАРС.

² Литературное наследство. Т. 95. С. 305-306.

В период сфабрикованного страшного «дела Бейлиса» и процесса над ним, Амфитеатров и Шолом-Алейхем сообща де­лали вое возможное, чтобы рассказать людям правду. Шолом-Алейхем обратился к Амфитеатрову с письмом, где рассказывал ему о диком, несправедливом навете. И Александр Валентино­вич переслал это «горестное» письмо, как он его назвал, Горь­кому. 19 мая 1911 года он, подавленный, замечал: «А что тут будешь делать? Могу написать обстоятельный разбор этой ве­ликой исторической несправедливости, но будет столь же ре-зультатно, как черпать воду решетом. Если выдумаете что-ни­будь более осязательное, напишите: заранее присоединяюсь».¹ Правда, Горькому письмо Шолом-Алейхема показалось слиш­ком резким, ибо, как он отвечал, «... мне странно, что по Раби­новичу - Амфитеатров и Горький опозорены выходкой хулига­на Савенко».²

Очевидно, что Шолом-Алейхем, потрясенный, обращал внимание Амфитеатрова и, следовательно, Горького, на письмо по поводу «дела Бейлиса» сотрудника газеты «Киевлянин» Са­венко. Под псевдонимом «Запорожец» тот опубликовал в «Но­вом времени» (1911 г., 29 апреля/12 мая) письмо «К убийству Ющинского», утверждая, что убийство носило ритуальный ха­рактер. Это письмо послужило поводом к антисемитской кам­пании в правой прессе.

Шолом-Алейхем был возмущен ложным направлением следствия, малоудачным подбором присяжных заседателей. 18 ноября 1913 года Амфитеатров сообщал Герману Алексан­дровичу Лопатину, что получил письмо от Шолом-Алейхема, где ясно звучат ноты не совсем пылкого восторга, выражающе­гося словами: «... могло быть хуже...» Конечно, могло. Но надо было бы лучше, и Амфитеатров надеялся, что будет лучше. Не по вере в простого русского мужика, которым утешаются Алек­сей Максимович и другие, а просто потому, что уж очень чудо­вищно, нелепо, глупо и бездарно велось обвинение, считает Александр Валентинович. Тут же он добавляет, что в конце концов выпустил книжку, сняв свою статью о Бейлисе, ибо она приводила издателей в ужас своей нецензурностью - мнимой, по его мнению.

Шолом-Алейхем и Амфитеатров казнили себя, им каза­лось, что они сделали меньше того, чем следовало бы для тор­жества истины: «Уже несколько дней как я получаю письма из разных мест, в которых спрашивают, почему молчат русские литераторы, почему они не протестуют против гнусного крова­вого навета. Считая этот протест очень важным и нужным, ес­тественно срочным, я никоим образом не могу допустить, что­бы русские литераторы в такой важный момент не отозвались. Но именно потому, что такой протест крайне важен, я хотел бы высказать несколько слов о форме, как он должен сделаться, чтобы протест имел не только моментальное значение и он, возможно, паре лжецов укажет на фальшь, и сразу же будет за­быто, как это сделать, чтобы вместо пары лжецов завтра не встали другие, которые освежат старый кровавый навет и вос­пользуются им как хорошим политическим средством? Я счи­таю, что помимо цели указать фальшь лжецов и наветчиков, литераторы должны иметь в виду покончить с самим наветом, чтобы им не могли больше пользоваться.

Борьба, которую отдельные люди ведут против навета, не имеет успеха. Это показывает история наветов на евреев, про­должающихся уже тысячи лет, и уже тысячи раз, начиная с Иосифа Флавия, написавшего свое произведение против Апио-на (речь идет о «Контра Апионем»), по сей день показано в ис­торических и догматических исследованиях, что это фальшиво и лживо. Нельзя поэтому рассчитывать на успех, если опять повторять старые доказательства. Нельзя убедить того, кто де­лает наветы, не потому, что он действительно верит в них, но потому, что он имеет от этого пользу. Эти темные силы нужно поэтому оставить в покое. Надо только тогда, когда наветы по­теряют у невежественных масс свою силу, когда широкие мас­сы будут иметь правильные сведения об этом деле и будут зна­комы с ясными ответами, которые наука на это давала...»¹

Амфитеатров предлагал выпускать брошюры, исторические описания на эту тему, притом большими тиражами, чтобы они могли доходить до самых дальних мест Российской империи. И далее Амфитеатров, заканчивая, призывал: «Если общества, к которым я обращаюсь, не останутся равнодушными к моим словам, я прошу всех известных многочисленных русских лите­раторов, чтобы они договорились и объединились табельно для снятия позора с их народа. Какие препятствия Вам не встретятся на Вашем пути, я все же уверен в успехе сильного слова, под которым подпишутся все левые и, может, также весь центр рус­ской литературы...

Уже время, чтобы мы в еврейском вопросе не удовлетворя­лись лишь отмыванием рук от безвинной крови, уже время ос­тановить кровопролитие».¹

Летом 1912 года в Италию приехал один из основателей га­зеты «Гайнт», заведующий ее политическим отделом. Шолом-Алейхем способствует его встрече с Амфитеатровым, а через него с Горьким для бесед с ними и получения статей о положе­нии и будущности евреев в России. Амфитеатров нашел это «своевременным и полезным». И подчеркивал в письме к Горь­кому: «Хорошо было бы, если бы русские писатели поговори­ли с еврейской публикой об еврействе по душам и всерьез...»² «Бейлисиада» особенно волновала Шолом-Алейхема, но она не оставила равнодушными и Амфитеатрова и ГЛопатина, о чем свидетельствует одно из писем Александра Валентинови­ча Герману Александровичу. 18 ноября 1913 года Амфитеатров писал: «Восторги по приговору Бейлисова дела читаю и хочу крикнуть, как казак, которого по молитве к угодникам пере­бросило через лошадь: - Не все сразу! Наш Алексей Максимо­вич, конечно, не мог не перестараться лучше всех... А ликовать, по-моему, совсем нечего. Я буду писать по этому поводу во второй книжке «Энергии», но есть вещи, которых не напечата­ешь, а между тем я чрезвычайно их боюсь...»³

Амфитеатров дорожил сотрудничеством Шолом-Алейхема в «Современнике», ждал его новых произведений. В объявлении о подписке на журнал на 1913 год, в двенадцатой книжке, где сообщалось о составе его сотрудников, было названо имя Шо­лом-Алейхема. Заметим, что он был и среди авторов журнала.

Дружеские отношения Шолом-Алейхема и Амфитеатрова продолжались, очевидно, до отъезда Соломона Наумовича из России. Эти отношения, их переписка и, несомненно, пода­ренные ими друг другу книги своих произведений раскрывают новую, весьма интересную страницу русско-еврейских литера­турно-творческих связей.

Письма публикуются впервые. Найдены в архиве ГАРС, фонд 102.

Феццано, 3 июня 1912 г.

Дорогой Шолом-Алейхем!

 Куприн согласен принять участие в сборнике, но так как он гонораром (350 рублей), который ему предложили, недоволен, пусть он сам торгуется с издателем. Так как я забыл взять адрес Л.А.Столяра, то Куприн сговорится с Вами, это еще лучше, ибо он парень небрежный и имеет слабую память, напишите ему Вы сами в Ниццу (Hotel «Slavia»).

Серошевский свой большой рассказ, к сожалению, уже продал. Хорошо было б привлечь к этому делу Айзмана.

Вы взяли очень хорошую тему для сборника, и по времени, она будет иметь большой успех.

Я Вам, вероятно, дам большой рассказ под названием «Раз­громленная армия» - о послереволюционной эмиграции <...>

В отношении Вашей вещи, дорогой Шолом, очень хорошо под­умайте о переводе, ибо Нежданов, хотя он на голову выше Ваших прежних переводчиков, знает русский язык лишь формально и, черт знает, что он там напутал в апрельском номере «Современ­ника».

Если Вы хотите и доверяете мне, пришлите рукопись, иль корректуру перевода мне, я проконтролирую. Также не жалейте сокращений, сокращайте широкой рукой. Большое число всплесков Вашего юмора, не могущих быть переведенными, и мелочи, красо­та которых понятна, близка, и они необходимы еврейскому наро­ду, который читает Вас на «жаргоне», в русском переводе пропа­дает или становится неуклюжим балластом... Меж тем, мы с Вами об этом не один раз говорили. Естественно, Вас надо пере­водить так, как Иринарх Введенский в 40-х годах перевел Дик­кенса, вчитываясь в страницу оригинала, он откладывал в сторо­ну книгу и пересказывал страничку английского юмора страничкой русского юмора. Но зачем нужно иметь талант, если он неравен авторам. Пусть он будет хотя бы родственен им. Нужно блестя­ще знать оба языка. А где Вы найдете такие реликты?

Будьте здоровы. Всего Вам хорошего. Привет всем Вашим.

Ваш А.В.Амфитеатров

23 июня 1912 г.

Дорогой Шолом-Алейхем!

Горький согласен дать в сборник рассказ в один лист. Таким образом, с моей стороны все упорядочение и сделано, как я и обе­щал. О Столяре я не имею никаких вестей, деньги, как было обго­ворено, тоже не переведены. Ждущий сверх времени более недели, я Вам об этом сообщаю. Я буду ждать еще четыре дня, если я не получу ни сведений, ни денег, я буду считать, что это дело не сделано и сяду за другую работу, безо всякого восхищения что столько времени пропало зря...

Будьте здоровы. Я Вам желаю всего хорошего. Привет всем Вашим.

Ваш А.В.Амфитеатров

 21 июля 1912 г.

Дорогой Шолом-Алейхем!

Мне кажется, что поведение Вашего Столяра в деле сборни­ка говорит о предпринимателе, который старается, не имея ни гроша в кармане, создать, на основе чужих авторитетов, со­бственное большое дело. Так ли это или нет, но дело видится мне сомнительным, и я отказываюсь принять в нем участие, в час­тности, когда я выполнил договор, о гонорарах Горького и Купри­на Вам издатель «Шиповника» - сказал всю правду. В тех изда­ниях, которые я рекомендовал, Горький берет 400-500 рублей, Куприн - 350-450рублей.

С Горьким мне не повезло в грядущем сборнике. А Куприн со­бирается просить у Столяра немного повысить гонорар.

Понятно, что мне сейчас придется написать как одному, так и другому, что в этом деле недостаточно лишь обещаний.

Я еще очень болен. Я пропустил много рабочих дней и для по­тенциальных мыслей, эффективных предприятий, как Столяр, я ныне времени не имею.

До свидания. Я желаю Вам всего хорошего. Привет семье.

Ваш А.Амфитеатров

1912.VIII.19.

 Дорогой Шолом-Алейхем!

В Талмуде сказано:

Никогда не отталкивай грешника обеими руками.

Тем паче, когда свое покаяние он выражает в правильной форме. Я же не такой капиталист, чтобы швырять тысячерубле­вые авансы, тем более, ожидание его было причиною отказа от некоторых других предложений, связанного с безденежьем. Поэто-Щ, если пришлете повесть, я, раз Вы будете участвовать, в сбор­нике, дам. Но никаких посредничеств более на себя принять не могу. Потому что ловить Куприна с его пьяницами мне некогда, а заочные обещания его миф...

Что же касается Горького, то дело Л.А. Столяр совершенно Испортил, и после того злополучного чека Горький взял свое согла­сие обратно весьма решительно. Снова говорить с ним по этому поводу я мог бы лишь, имея в руках деньги, чтобы немедленно уплатить ему за его лист в случае согласия. Между тем у него го­товы два маленькие рассказа, которые он читал мне в [нрзб]. Один хорош, другой очень хорош - по 500 рублей даже за них не жалко.

Столяр Горькому наговорил что-то много (по-видимому, не­хорошего), и Алексей Максимович, как издателя, его боится. По его словам, Куприн тоже имел дело со Столяром и вышло что-то неприятное. Я, совершенно не зная Столяра, не мог и не могу тут снова вмешиваться. Тем более, что и в отношении нас он вел себя в течение лета более чем странно. Но, с другой стороны, недора­зуменья с купринской компанией, если бы они были, еще не могут послужить мерилом как литературной, так и издательской стычки.

Словом, можете сообщить Столяру от меня таким образом: 1) Повесть в размере 8 или 10 листов, как условлено было, дам ему - первые четыре или пять листов к октябрю, а всю к 15 апреля, либо крайний срок к 1 декабря.

Словом, начало для 1-го сборника через 1/2 месяца после того, как получу от Вас присланный аванс, а от Столяра подписанное им условие по форме, которую он имеет. А конец с уплатою ос­тального гонорара при сдаче остальной рукописи. Иначе не могу, т. к. в предварительном условии имел разговор о повести на один сборник, а теперь он разбивает ее на два сборника, и ждать, ког­да ему заблагорассудится выпустить второй, было бы слишком невыгодно. Мы не миллионеры, чтобы работать в кредит будущих возможностей.

2)  По сборнику имею дело исключительно за самого себя, и ни за кого больше. Приглашать прочих товарищей берусь только в том случае, если буду снабжен достаточным денежным фондом для обеспечения писателей.

3) Если б Столяр не мямлил и не рыночничал, а слушался опытных людей и исполнял бы своевременно условия, то сейчас его сборник уже печатался бы, а в сентябре продавался бы. И прода­вался бы хорошо.

4)     Я сяду писать повесть, как только получу от Вас прислан­ный им аванс, кстати, если чеки не на [нрзб] так ведь опять будет одна путаница, но он должен прислать немедленно надписанное ус­ловие по тому образцу, как Иллария Владимировна ему остав'ила, помня лишь сообразно новому плану сроки и о двух сборниках вмес­то одного. Сверх того, - при непременном условии, что в сборники не могут быть приглашены авторы без согласия Вашего и моего. А то беда: он нам и Вербицкую преподнесет и Ропшина, и т. д.

5)     По-моему, двух нас для первого сборника совершенно до­статочно, для второго видно будет. Если Горький не даст своей вещи, советую купить у Айзмана его «Светлого бога», вещь, ко­торую он предназначал для «Современника», но взял ее назад, ког­да я отказался от редактирования. И, наконец:

6)     Сейчас, по отчетам библиотек видно, что стали усиленно читать Немировича-Данченко (Василия) и Мамина-Сибиряка. Оба они в петербургских читальнях по отчету за 1911 год прошли даже впереди меня. Второй пишет мало и, вряд ли возможно от него, больного и старого, получить что-либо.

Но Немировича - с удовольствием и недорого. С Айзманом и с ним я взял бы, пожалуй, переговорить на себя, т. к. дружен с обоими. Но, конечно, если пункт два.

7) Если ЛА.Столяр будет вести дело сборника проще, энергичнее и доверчивее, то легко будет вырастить вокруг сборника интересную литературную семью. При летней же его системе никакого авторитета не хватит, чтобы удерживать и поддерживать сношения.

Вы, конечно, должны получить с него условленные деньги, но это, так сказать, частный совет, дело не мое, т. к. между Вами свои счеты.

Роману Вашему в хорошем переводе, я думаю о "Блуждающих звездах", будут всюду рады. Пошлите Валерию Брюсову в «Рус­скую мысль». Он чуткий. Первый номер «Современника», действи­тельно, конфискован. С Левиным сношений никаких не имею.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего.

Ваш Ал.Амфитеатров 

Назад >