Главная > Архив выпусков > Выпуск 1 (1996/5757) > Архивы, воспоминания

Алекс ФАЙТЕЛЬСОН

ПОБЕГ ИЗ ФОРТА СМЕРТИ

Главы из книги

 (Окончание)

Понедельник, 13 декабря. Мы с Сашкой просим у офицера венской полиции разрешить нам собрать ветки для метел, ко­торыми будем подметать камеры. Офицер соглашается: чистота важна! Входим в кусты и ломаем ветки. Видим издалека груду дров возле другого конца тоннеля и поворачиваем к высоким деревьям, растущим там. Нужно спуститься с горки в долину, где шестиметровая стена огибает форт. Наверху стены - ряды колючей проволоки. Но само место прекрасное: тут часовые не смогут нас заметить, холмы и кусты скрывают все! План побега становится сложнее, но надежнее.

Вторник, 14 декабря. Нам велено ежедневно сжигать уже не по триста, а по шестьсот «кукол» на двух кострах. Понятны их намерения поскорее закончить работу. Я дал указание потребо­вать для этого сухие дрова, а они - только в том тоннеле, кото­рым мы хотим воспользоваться во время побега. Значит, он ско­ро будет опустошен. На «поле боя» горят два костра... Гестапо довольно. Полицмейстер радостно трет руки. Я тоже.

Среда, 15 декабря. Начальник хозяйственной части форта оберштурмфюрер Ридле приказал починить печку у ремеслен­ников. В маленькой полной дыма комнате сидели и работали портной Тувье Фридман, сапожник Иосиф Козлов и скорняк Осип Юрченко. Козлов и Юрченко попали в плен в начале войны. Как евреев, их привезли в 9-й форт. Я сказал Ридле, что нужно почистить трубу, находящуюся во второй комнате. Он открыл комнату, и я начал работать. На столе у окна увидел большую коробку, полную золотых зубов. Дрожь пробежала по моему телу. Потом, на совещании в кузне, попросил Шахова и Сашку передать по камерам: насколько это возможно, надо не передавать золотые зубы и драгоценности немцам, а прятать. Во-первых, это еще одно свидетельство преступлений фашис­во-вторых, важно, чтобы после побега у людей была воз­деть обменять ценности на продукты, оружие и другие -бходимые вещи. Я попросил также не очищать ямы пол-;тьк> от трупов, чтобы потом была возможность показать 'та массовых преступлений нацистов. Суббота, 18 декабря. Сверление отверстий в железной две-близится к концу. В столярной по моему заказу подготовде-дестница из трех частей, общей длиной в высоту забора, енные, которых посвятили в нашу тайну, соорудили еще у, веревочную лестницу из военных обмоток. Все это зане-^о в нашу камеру и спрятано под нарами. Полицмейстер вы-Еупил перед узниками с речью. Он недоволен: в последнее Ъремя почти прекратился поток ценностей, сдаваемых сжигате-дош трупов. Если у кого-нибудь из узников найдут золото или йругие драгоценности, его немедленно повесят на столбе во --ре форта. Шломо Каплун, по прозвищу Рыжий (он служил армии только два месяца и попал в плен), поймал меня в ко-доре, потянул за собой в четвертую камеру и, дрожа от стра-ш, спросил, что же теперь делать. Ведь если немцы найдут у фто золото, они его повесят. Я приказал спрятать ценности не ,» камере, а в каком-нибудь укромном месте, о котором не зна-щ никто. Он успокоился и ушел. Паника среди заключенных 'црыгась неделю. Приходилось успокаивать, говорить то же, что ц сказал Шломо.

*   Еще дня два, и будет закончено сверление отверстий в же­лезной двери. Настроение у меня поднимается. В кузне мы об­суждаем, как лучше открыть двери четырех камер. Все замки идентичны, так что достаточно подготовить один ключ. Нужно •только сделать проход через железные шесты, отделяющие ' третью камеру от коридора. Пине придется сломать несколько соединений, которые держат один из шестов над дверью. Это ' необходимо, так как замки находятся с внешней стороны две-- ри, и их можно открыть только из коридора.

Воскресенье, 19 декабря. В воскресенье мы не работаем. Весь день совещаемся, спорим. Куда бежать? Куда идти? Точ­нее, куда вести людей? С первого дня в форту я был убежден, что с оружием в руках пойдем в лес, без оружия - в гетто. Каждый из гетто возьмет с собой военнопленного. Где встре­тимся в гетто, я сообщу только в день побега. Поскольку разо­ружение охраны отменяется, все должны пойти в гетто.

Среди военнопленных было только два кадровых офицера: Анатолий Гарник, авиамеханик в ранге капитана, и Александр Босиновер, старший лейтенант артиллерии. Кроме того - два военврача и сержант Герман Рубенфельд, служивший в проти­вотанковой артиллерии. Все остальные пленные евреи - со­лдаты, мобилизованные в начале войны. Не все были согласны идти со мной в гетто, особенно возражали военнопленные. Пок уговаривал их идти без оружия в лес, искать партизан. В камере он говорил, что вышел из гетто не для того, чтобы обратно воз­вращаться туда. Бежать из форта в гетто, по его мнению, все равно что бежать из одной тюрьмы в другую. Я же возражал, что однажды мы уже вышли к партизанам без оружия, и ре­зультат этого похода - 9-й форт. Сейчас мы знаем, что из гетто уходят в лес, к партизанам, АКО снабжает уходящих оружием и проводниками, поэтому нет необходимости блуждать на ощупь, в потемках. Насколько пропаганда Моше Пока влияла на на­строение ребят в камере, я узнал только после войны, когда встретился с Владимиром Санкиным, поваром 9-го форта, а за­тем прочитал в Минском архиве протоколы допросов Гарника.

8 февраля 1944 года Гарник показал на допросе: «Среди геттовских молодых ребят были пойманные вне гетто с оружи­ем и на дорогах. От них я впервые узнал о существовании мас­сового движения партизан. Один из них мне в секретном раз­говоре передал, что он был проводником, что из Ковенского гетто ежечасно уходят группы евреев по 25 человек и направля­ются в Августовские леса. Другой, Мейше, рассказал мне, что недалеко от Ковно в лесах живут партизаны, имеющие связь с Москвой. Приземляются десантники, имеются свои аэродро­мы». Упрекая меня в отсрочке побега, он говорил, что если бы мы, к примеру, сегодня бежали, то через три дня имели бы связь с партизанами.

Я совещаюсь с Романом и Сашкой в пустой камере на вто­ром этаже. Снова пытаюсь их убедить напасть на охрану и вый­ти в леса с оружием в руках. Они отказываются наотрез. Тогда уговариваю их пойти со мной в гетто, но и они не понимают, как это можно, бежав из одной тюрьмы, прийти в другую. Я объясняю, что в гетто у меня хорошие друзья, которые помогут нам выбраться оттуда. Увы, я не имею права рассказать им о подпольной антифашистской организации - АКО, поставив ее под угрозу. Я - в кузне, смотрю из окна во двор. Вдруг из сто­рожевой комнаты стремительно выходят три офицера во главе с комендантом форта гауптштурмфюрером Рудольфом Радифом. Они спешат к центральному зданию, в котором Кракиновский сверлит отверстия...

Я чувствую себя застрявшим, замурованным в стене. По-видимому, гестапо что-то почуяло! Все пропало! Я не в силах двинуться с места, ноги словно отлиты из свинца. Прошу Ша-позвать Сашку, который находится на кухне. Александр бегает - бледный, испуганный. Я посылаю его проверить, делают гестаповцы. Возможно ли еще что-то спасти? Преду-ять Кракиновского уже не удастся. Гестаповцы никогда не одят в здание среди дня. Если они что-то пронюхали, сразу ьмутся за меня. Сашка бежит в здание. Минуты тянутся как ы. Наконец гестаповцы выходят. Вскоре появляется Сашка, 'рассказывает, что гестаповцы зашли в длинный тоннель, где -дются водяные насосы форта, проверили двери, особенно ту них, что на выходе из тоннеля. Убедились, что все в порядке, ушли. Мне ясно: гестапо получило информацию, что узники --то замышляют в тоннеле, но точных сведений у них нет. Йчас надо проявлять особую осторожность, и мы договарива-ся никому не рассказывать об этом инциденте. ,₄ Пиня закончил работу: просверлено 314 отверстий вместо б, остальное сломаем самим просверленным листом, двигая 1, как пилой. Но прежде нужно освободить промежутки меж-^отверстиями. В кузне у нас было несколько напильников по ^^галлу. Сняли с них ручки, заточили и закалили. Я принес их тоннель и попробовал. Промежутки между отверстиями под­пись и разделились довольно легко, просверленный лист по-|с на непросверленной части. Мы замазали все смесью глины 'пеплом, замаскировали дверь мешками и покинули тоннель, этот же день Пиня сломал головки заклепок, прикрепляю-, железный шест над дверью нашей камеры. Теперь можно йти в коридор и открыть двери.

Вторник, 21 декабря. Все подготовлено. Мы с Шаховым идем | тоннель: нужно закончить отсоединение железного листа в ери. Наконец это удается. Кладем его на пол, прикрываем ерь мешками и выходим из тоннеля. Шахов идет в кузню, я .крываю дверь, прохожу через второй этаж, спускаюсь по лест­ите и крадусь в кузню. Приходит Тувье Пиловник и говорит, • во время бритья один из охранников рассказал ему, будто в тг«рт привезут схваченных евреев-партизан. Тувье знает, что бе­жать мы планируем этой ночью, и спрашивает, что я собираюсь Делать. Я отвечаю, что отложим побег и дождемся: схваченные Партизаны - несомненно наши товарищи из АКО, и они долж­ны бежать вместе с нами. Однако эти новости создают дополни­тельную проблему. Очень опасно откладывать побег в момент, когда отверстие в железной двери готово и железный шест над Дверью нашей камеры освобожден от заклепок. Немцы знают, Что узники говорят о тоннеле, они ищут... Если они займутся этим основательнее, то все будет кончено! Но бежать сейчас, когда мы знаем, что сюда привезут наших товарищей, не позво­ляет совесть. Советуюсь с Сашкой. Он просит меня отложить побег, так как военнопленные хотят починить одежду и сшить из одеял теплые свитера. Сейчас важна каждая ночь. Снег, пада­ющий днем, быстро тает, настоящий снег еще не выпал, и это самое лучшее время для побега. И все же я решаю подождать...

Среда, 22 декабря. Вечером, после ужина Мишка Бродяга, работающий бульдозеристом на «поле боя», просит меня зайти на кухню. Захожу. Кроме Мишки, там еще повар Владимир Санкин. Мишка без предисловий спрашивает меня, почему мы не убежали вчера. Я понимаю, что не сумею, да и нет смысла уклоняться от ответа. Они знали еще вчера, что побег назначен на ночь. Я сказал, что Сашка просил отложить побег на не­сколько дней. Мишка возмущен: «Зачем ты его послушал? Раз­ве не знаешь, что ему нельзя верить, что он будет водить тебя за нос и неизвестно, чем дело кончится?!» Я вышел в смяте­нии. Мне давно ясно, что между военнопленными неважные отношения, но чтобы настолько?.. Что мне делать? Мы слиш­ком далеко зашли вместе, так что нет пути назад. Только не­сколько дней терпения... Может, ничего плохого не случится.

Четверг, 23 декабря. Куда, куда вести узников форта? Этот вопрос не дает мне покоя! Нет единого мнения... А ведь побег из форта должен проходить организованно, дисциплинированно, в полной тишине и согласии, чтобы не возникла паника, когда будем пробираться через отверстие в железной двери. Тувье Фридман говорит, что в их камере некоторые хотят спрятаться у знакомых в городе, пленные собираются искать в лесу партизан. Я поведу своих товарищей в гетто, к руководству АКО. А что делать с тремя братьями Кургановыми? Поговорю с ними в по­следнюю минуту. Пока еще никому не сообщил, куда каждый пойдет, все надеюсь уговорить военнопленных уйти со мной.

Пятница, 24 декабря. Отверстие в двери ждет нас. Схвачен­ных партизан почему-то не привозят. Падает густой снег. И больше не тает. Стоит очень холодная погода. Дольше тянуть с побегом нельзя! Решаю, что бежим на исходе субботы, ночью 25 декабря. Это праздник Рождества, и мы не будем работать. Собираю совещание комитета в кузне, предлагаю Шахову и Сашке Подольскому решить, идут ли военнопленные со мной в гетто. Снова начинается тяжелая дискуссия. Сашка пытается убедить меня: в гетто немцы, еврейская полиция. Там нас сразу схватят и вернут в форт. Я опять привожу свои доводы, что то­варищи надежно спрячут нас, и мы будем там в безопасности.

снова не рискую рассказать об АКО. Сашка и Роман не со-шаются...

Я предложил разделиться на группы - по желанию узни-, выбрать командира каждой группы и позаботиться о том, бы побег прошел организованно и дисциплинированно, шло время сообщить всем узникам о дне побега. Кто рас­чет об этом крещеным евреям, доктору Портному, братьям "гановым и польке Елене? Мы очень опасались, что в по-дний момент на нас донесут... Решил попросить Сашку по­крить с ними. Идея была вот в чем: Сашке люди не доверя-и если среди них есть провокаторы, то они подумают, что Агадир заключенных, ежедневно контактирующий с гестапо, ет их испытать, и не поверят ему.

Остальным заключенным я решил рассказать о дне побега . К вечеру пришел полицмейстер: он дарит нам шесть лит­ії водки, чтобы «продезинфицировать» желудок. Кроме того, ает каждому по пачке сигарет - в честь Рождества и нашей ' ичной работы. Доктор Михаил Неменов, превосходно вла-щий немецким, от имени всех благодарит руководство за врошее отношение к нам, заверяет, что мы будем работать оте лучше и желает полицмейстеру веселого Рождества. **  Я запрещаю пить водку, приказываю отдать ее врачам, что-^(Лї при необходимости могли использовать в качестве спирта. *; в£ем велено готовиться к побегу. Одна группа пойдет в лес Вен-Джегала, искать партизан, моя - в гетто, третья - к знакомым „литовцам в город. Братья Кургановы вернутся к себе домой. •    Суббота, 25 декабря. Сегодня не работаем. Я еще раз пред­лагаю своим товарищам по камере решить, кто пойдет со фной. Моше Пок вскакивает на стол и кричит, что Алтер Фай-' |ельсон капитулировал, раз хочет вернуться в гетто. Он призывает остальных последовать его примеру и пойти с военно-„. денными. Со мной идет 11 человек. Аба Дисконт уже третий ■день не оставляет меня в покое, просит, чтобы я взял с собой фасиленко, с которым он подружился во время вечерних кон-\ Цертов. Василенко пел песни на идиш, особенно трогал он фрдца людей песней «Варничкес». Поскольку Василенко пред­ставился офицером, он был назначен комиссаром группы во­еннопленных. Я считал, что он им необходим. Но Аба говорит, тГо Василенко хочет поговорить со мной. Мы встречаемся 9 пустой камере на втором этаже. Василенко не понимает, і|рчему я не хочу взять его с собой: «Ты предлагаешь всем Идти в гетто, они отказываются, я хочу, а ты возражаешь». Я напоминаю Василенко, что он - комиссар своей группы, и я могу взять его с собой, только если группа его отпустит.

Мне нужно проверить ключ от камер. Стою в коридоре, у входа в свою камеру, и ничего не могу предпринять: Макар Курганов, один из братьев, не сводит с меня глаз. Я не уверен, передал ли ему Сашка информацию о побеге. Отзываю его в сторону: «Скажи, Макар, как ты хочешь умереть - во время побега или там, в огне», - указываю в сторону «поля боя». «Ясно, - отвечает он, - что в побеге». И добавляет, что спра­шивал у него Кузьмицкас, слышал ли он что-нибудь о тоннеле, о котором говорят евреи. Макар ответил ему, что ничего не слышал, но если услышит, обязательно сообщит. Кузьмицкас жил вместе с женой напротив дома охраны, работал в Каунас­ской тюрьме, а жена готовила для немецкой зондер-команды, служившей в форту.

Я подогнал напильником ключ, приспособив к замку ка­меры. Закончены последние приготовления. Повар Владимир Санкин заносит вместе с помощниками сто двадцать буханок хлеба, мы велим ему подготовить пайки в дорогу. В большой прихожей здания - концерт. У всех приподнятое, радостное настроение, узники полны надежд. В семь вечера приходит ох­рана - закрыть камеры. Мы говорим охранникам, что концерт посвящен празднику Рождества. Два офицера охраны из вен­ской полиции совещаются и решают прийти закрыть камеры через два часа. «Праздник Рождества - это праздник Рожде­ства», - говорят они и уходят. Ах, как легко было сейчас разо­ружить их! Они оказали нам медвежью услугу: каждая минута дорога, а тут теряем целых два часа!

Вхожу в шестую камеру и прошу брандмейстера, доктора Неменова, отдать мне книгу, где он регистрирует количество сожженных «кукол». Хочу иметь при себе важный документ об­винения против немцев. Но Неменов даже слышать не хочет! И я прошу одного из моих связных по шестой камере, Германа Рубинфельда, выкрасть эту книжку или, в крайнем случае, ото­брать силой и принести мне.

В своей камере инструктирую товарищей, как вести себя в дороге, назначаю место встречи в гетто, если придется прони­кать туда поодиночке: улица Крикщекайчю, 95, у Хаима-Дави-да Ратнера. Приходит Герман и говорит, что невозможно за­брать у Неменова регистрационную книгу, поскольку он хранит ее под одеждой, прикрепив как-то к телу. Неменов решил не бежать из форта. Я говорю Герману, что в форту могут остаться только мертвые, ни одного живого человека мы не оставим, так как со страху он побежит доносить немцам о побеге. Посылаю

Мана к Володе Санкину, тот передает сообщение Мишке ^ге, который прогуливается с ножом в поисках трусов. Не-ов видит нож в руках Мишки и решает присоединиться к ': нет у него другого выхода. Приходит Шимон Эйдельсон и -называет карикатуру, на которой изображена фига - в сто-офицера гестапо. Он говорит, что это карикатура Анато-Гарника, и тот просит разрешить перед побегом повесить -унок на стенку. Я знал, что Гарник - очень талантливый ,нь, но то, что он еще и рисует,- совершенная для меня иданность. Беру рисунок и иду к Гарнику. Прошу его еде­на память рисунок: рабочий день на «поле боя». Анатолий лняет это быстро, в нашем присутствии. Он тоже просится со мной, но я отказываюсь его взять: он авиамеханик и шо ориентируется по звездам, поэтому не хочу отрывать 'от группы, идущей искать партизан. Он поможет им сори-Ироваться в дороге.

21.00. Приходят офицеры полиции, пересчитывают заклю-кных. Охрана замыкает двери. Мы слышим, как удаляются аги охранников, как закрывается железная дверь, выходящая большой двор. Тишина. Ждем еще полчаса. Передаю ключ камер Эйдельсону. Он обматывает свои сапоги мешками, ~ы шаги не были, слышны, подымается на верхние нары, имает доску между железных балок, отделяющих камеру от идора, сдвигает шест и спускается в коридор. Я приказал ' вначале открыть не нашу камеру, наиболее близкую к тон-«лю, а последнюю, седьмую. Хотел, чтобы военнопленные дились, что я выполняю все, как было обещано: первый бу-ждать последнего. Мы выйдем последними. Только бы не здалось паники при выходе. Доверие, главное - доверие уз-Яййков! Они должны быть уверены, что все идет по плану. Толь-Жо когда первый дождется последнего, будут даны указания, Я&к разделиться по направлениям, которые выбраны каждым. *'    Шимон открывает седьмую, шестую и пятую камеры, узни-*ки расстелили одеяла вдоль коридора и на лестнице. После .«этого, Шимон открывает нашу камеру. В тоннеле у отверстия - -"Мишина. Каждый находит свою группу, и заключенные бес­шумно выстраиваются в две колонны. Подольский, Шахов, Ру-^инфельд и Мишка Бродяга пробираются через отверстие. Они Должны расчистить выход из тоннеля. За ними выходят Анато­лий Гарник, Борис Штульман и еще двое. Гарнику и его группе поручено установить занавес, сделанный из простынь, чтобы Замаскировать переход из одного тоннеля в другой. Оба тонне­ля пересекают снежное поле, и это место тщательно охраняется

часовыми. После того, как проход в тоннеле расчищен, Шахов зовет меня. Я говорю всем, что вернусь за ними, и ползу через отверстие. Берем с собой три лестницы, перебегаем открытое поле и входим в тоннель. Группа Анатолия, прикрывавшая нас занавесом, возвращается на прежнее место.

Полная темнота. Мы прижимаемся к правой стороне тон­неля. Переносим груду дров, которую не успели вынести, и от­крываем выход. Становится немного светлее - из-за блеска, отбрасываемого снегом у выхода. Начинаем подъем и доходим до двух деревьев, которые отметили с Сашкой, когда собирали ветки для метелок. Между ними - небольшой спуск в долину. У подножия шестиметровой бетонной стены связываем обмот­ками лестницу, сделанную из трех частей, и устанавливаем ее. Я поднимаюсь по лестнице и кусачками, которые в последний день вытащил из машины гауптштурмфюрера Рудольфа Ради-фа, перерезаю колючую проволоку и прикрепляю к столбам за­бора лестницу, сделанную из обмоток. Беру с собой Германа Рубинфельда и возвращаюсь в форт, чтобы вывести заключен­ных из здания.

Вокруг царит мертвая тишина. На снегу тени от деревьев и амбразур. Тишина нарушается легким скрипом наших сапог по снегу и стуком моего сердца. До сегодняшнего дня я слышу этот стук! Мы входим в тоннель, но в другой, возвращаемся, ищем следы своих шагов и наконец входим в «наш» тоннель. Обратная дорога кажется очень долгой. Нервы напряжены до предела. Страх, что узники не сумеют сохранить тишину в тон­неле у пролома, не дает мне покоя. Анатолий и его люди стоят с простынями в углу, у стены здания. Я вхожу в тоннель, про­совываюсь наполовину в пролом. Все стоят, словно мумии, без­звучно, и ждут. Вызываю группы на выход. Мой взгляд падает на Илью Шкляра, толстого, широкоплечего ленинградского носильщика, и дрожь охватывает меня: сумеет ли он протис­нуться через узкое отверстие в двери?..

Прикрытые простынями Анатолия, мы перебегаем поле - из одного тоннеля в другой. Я поднимаюсь по лестнице и ло­жусь наверху около нее. Мишка лежит возле меня, держит свой нож в зубах, время от времени угрожает им, предупреждая не разговаривать. Первая группа прошла, и с ней Шкляр! Камень упал с моего сердца. Группа укладывается с правой стороны, вторая, моя - слева. Третьей группы пока не видно. Что-то случилось, мелькает мысль. Время остановилось. Минуты длят­ся, словно дни. Слышится лай собак. Мы с Мишкой смотрим друг на друга, Мишка ждет моих указаний. Я держу лестницу и

Ч*огу смириться с мыслью о провале... «Подождать, еще не-~~го подождать!» - говорю сам себе. Наконец, видим издале-как черные тени катятся с пригорка, черные тени - на 2тяшем белом снегу. Третья группа подходит к лестнице. , В протоколе допроса, хранящемся в минском архиве, Ана-ий Гарник свидетельствует: «В один из моментов, возвраща-, с простынями, сквозь неясные очертания местности я уви-двух постовых, огонь папироски и услыхал голоса. Мы ос-рвились как вкопанные и простояли минут десять, пока ча-вые, поговорив, не прошли дальше». Это были те десять ми-которые показались мне вечностью. Я боялся, что немцы „рыли побег и гонятся за нами с собаками. Успокоился не-?го, когда вспомнил, что в форту нет собак. Когда поднялись последние - трое братьев Кургановых, я казал всем разойтись. Тут подбежали ко мне Василенко с ельсоном, и Василенко сказал, что группа отпустила его. ельсон советует идти в гетто через деревню Саргенай, а не щоссе. Я взбешен, но не время и не место доказывать опас-рть похода через литовские деревни. Группа, идущая в гетто, делилась на две части. Четверо пошли через деревню Сарге-І, остальные - со мной. Я веду свою группу по шоссе. Обо-•ы дороги покрыты снегом. Само шоссе - скользкое, но без га, поэтому идем посередине, чтобы не оставлять следов. _т^ня подбегает к дорожному указателю, чтобы узнать расстоя-Ъа до города. На снегу видны его следы. Приказываю ему іїьше этого не делать. Идем быстро. Дорога освещена элек-йческими фонарями, вокруг все покрыто белым снегом, ишком много освещения для нашей «прогулки»! И вот вижу и длинные темные полосы на дороге, которые попеременно кращаются в одном и удлиняются в другом месте. Сверлит ысль, что за нами следят. Мы спускаемся под уклон, тени не "чезают. Решаю дальше не идти. Прячемся во впадине у обо-£шны дороги и ждем: если это наши преследователи, нападем а них здесь, далеко от города, где им не придут на помощь, олго ждать <ж пришлось: это трое бежавших из форта, отде­лившихся от третьей группы. Они присоединяются к нам.

Сходим с вершины пригорка вниз, на улицу Варню. Видим Яасового. Он занят какой-то девушкой и не замечает нас. При­ближаемся к воротам гетто, проходим через улицу Аукуро. В пя­тидесяти метрах от ворот останавливаемся и стоим, прижавшись * Деревянному забору. Вокруг светят электрические фонари, светло, словно день в разгаре. Когда часовые удалятся, перебе­жим и через забор проберемся в гетто.

Мы лежим в снегу за забором из колючей проволоки. Вся земля покрыта белым покрывалом, спрятаться негде. Стороже­вая вышка с часовыми - на расстоянии руки от нас. Опасно так лежать, всем вместе у забора. Поскольку все знают, где нам нужно встретиться, решаю оставить это место. Издалека доно­сится пенье петухов, будто они поздравляют нас с побегом, я не знаю, родился ли Иисус Назаретянин в ночь на Рождество, но мы, узники 9-го форта, действительно заново родились в ту ночь. Бежали из форта смерти! Ночь Рождества создала христи­анство, наша ночь - быль побега.

Мы шли в гетто, а пришли в концентрационный лагерь Кауэн. Об этом извещала большая вывеска напротив дома Со­вета старейшин - Юденрата. Вокруг царствует тишина, нару­шаемая скрипом наших осторожных шагов по снегу.

Место встречи - Крикщекайчю, 95, в доме Хаима-Давида Ратнера.

Мы движемся быстро и тихо между маленькими домиками, погруженными в глубокий сон, обходим центральные улицы гетто, где можно натолкнуться на немецких охранников или ев­рейских полицейских. Пробираемся переулками до угла Крик­щекайчю и Бролю и прижимаемся к дому, в котором живет Хаим-Давид Ратнер. Тишина. Оглядываюсь по сторонам - ни­кого. Пробую осторожно открыть дверь, но она заперта изнут­ри. Окна тоже закрыты ставнями, только узенькие полоски све­та проскальзывают через щели. Я осторожно стучу в ставню...

Перевод с иврита Светланы ШТЕЙНГРУД-АКСЕНОВОЙ

Назад >