Главная > Архив выпусков > Выпуск 2 (1997/98-5758) > Сионизм в контексте истории

Гурам БАТИАШВИЛИ 

РАДУГА, или ЗЕМЛЯ И РОДИНА

Пьеса в двух действиях

(Продолжение)

Отец. Зачем?.. Обществу нравились те евреи, которые отказыва­лись от самих себя. (После паузы, с сожалением.) А мы... Мы пред­почли еврейству обычную жизнь... Мы считали наше еврейство стары­ми обносками и состязались друг с другом, кто быстрее сбросит их с себя. Частично путь ассимиляции прошел уже мой отец; я хотел, что­бы ты стал преемником двух поколений - отцовского и моего, уже полностью ассимилировавшегося. Хотел, чтобы ты стал человеком, живущим интересами не только одного народа, а всего мира...

Теодор. Почему окружающие так хотели, чтобы вы утеряли свое прошлое, перестали быть теми, кем были, и стали другими? (Снова молчание. Отец пожимает плечами.) Почему их задевало ваше ев­рейство? Оно было в их глазах достоинством или недостатком?

Отец (смеясь). Мы не лучше и не хуже других... Такие же, как и все остальные... (Пауза.) А если мы чем-то и лучше, то они сами же сделали это, причинив нам столько страданий, что... Инстинкт самосо­хранения многое дал нам.

Теодор. Почему же произошло так?

Отец (задумываясь). Видишь ли... Наверное, каждый ответил бы по-своему... Я скажу так: родину дал нам сам Господь -и избрал нас народом. И блюсти связанные с этим законы выпало нам же... - наш долг... Евреи защищали законы, данные Господом... Это - И честь и достоинство, из-за чего нас обвиняют во множестве гре-

ёодор. Нам не прощают исполнения законов, данных Богом? І) т е Ц (смеясь). Что поделаешь - ведь Бог тем не менее не собира-I менять свой выбор.

Оба от души смеются.

Теодор (внезапно). А страх? ^(>)тец. Какой страх? * е о д о р. Вы не боялись?

тец (испытующе смотрит на Теодора, в его вопросе сквозит іление). Теоди, а ты боишься? зТеодор. Не так давно на улице двое студентов закричали мне: ид, жид!» Тогда это вызвало у меня улыбку, но спустя какое-то вре-%о мне поселился страх. Я испугался: вдруг такое повторится при їй! И вот сегодня... >тец. Юлия любит тебя! ЯГе о д о р. Любовь... Ее любовь!.. Сегодня произошло то, чего я опа-^_ся больше всего - и что избавило меня от страха... Юлия... Сегодня рнусь домой...

Отец. Ты же пригласил меня на банкет после премьеры? Теодор. Банкет... Ну, не смешно ли? Да на этом фоне все смеш-

4Этец. А Юлия...

Теодор. Юлия сегодня вечером узнала эту новость и ушла к сво-матери. (Уходит.)

! пораженно смотрит вслед Теодору, потом снимает фрак, цилиндр, вместе с тростью ывает их  в  углу  сцены  и превращается снова в  Маску  надежды.

Никогда еще таким тяжелым не казался ему каждый шаг... чился еще один период в жизни доктора права и драматурга Теодора Герцля. Отны-н живет уже не для себя, а ради охватившей его идеи. Но этого он еще не знает. Не он и того, что сделать ему предстоит еще очень много, а жить - совсем мало.

Маска сомнения. Юлия ушла к матери... Мать заявила, что ее *л обманули, и запретила ей встречаться с мужем. Уже четыре меся-Теодор не видит жену. Четыре месяца десять дней и шестнадцать ча-в.

Маска надежды. За первые два месяца разлуки Теодор написал ии тридцать восемь писем. Ничем больше он не занимался: лишь пи-Юлии и напряженно изучал историю и географию Иудеи и диаспо-

, современное положение евреев.

'Маска сомнения. Юлия отвечала молчанием.

Маска надежды. А десять дней назад у них родился первенец!

Маска сомнения. Что ж, наконец-то первая семейная радость

стя столько времени.

Теодор и Юлия..

Теодор.Я не видел тебя четыре месяца десять дней и шестнадцать часов. Только сегодня мне разрешили...

Юлия. Так ли уж необходимо видеть человека, которого не лю­бишь?

Теодор. Юлия!

Ю л и я. Но ведь ты обманул меня. Да, обманул!

Теодор. Это случилось не оттого, что я хотел обмануть тебя, а от­того, что был плохим евреем.

Ю л и я. А я думала, что ты действительно любишь меня...

Т е о д о р. Ты ошибаешься, думая, что это не так, и я прошу тебя: не давай разрастаться этой ошибке!

Ю л и я. Ты хотел красивую жену, красивую, как драгоценности в ва­шем доме - признак богатства... А я вовсе не мечтала о муже-иудее!

Т е о д о р. Я думал, разговор у нас будет совсем иным... Ведь четы­ре месяца десять дней и шестнадцать часов...

Ю л и я. Уж подсчитывать-то вы всегда умели!

Теодор (удерживаясь даже от грустной улыбки, и после пау­зы). Юлия... Почему ты хочешь казаться злой?

Молчание.

Юлия. Ребенок совершенно не похож на тебя.

Теодор.И на тебя тоже. (Поворачивается к ребенку.) Ей еще ра­но быть похожей на кого-то, она же еще совсем крошка.

Юлия. Она похожа на мою мать. И очень хорошо, что на нее, а не на кого-то другого.

Теодор. Назовем ее именем моей матери - Эстер.

Ю л и я. У нее уже есть имя - Паулина. Так звали сестру моей ба­бушки.

Теодор. Эстер была героиня. Она спасла евреев от уничтожения. Ю л и я. Я не люблю историю. И вообще не хочу говорить на эту тему.

Молчание.

Теодор. Юлия, мы должны покинуть Вену. Я очень хочу уехать отсюда. (Юлия холодно смотрит на Теодора - ее абсолютно не интересуют его планы.) Мне трудно жить в городе, где тебе могут влепить затрещину только из-за того, что ты еврей. Порой кажется: вот-вот уткнусь здесь лицом в грязь так, что задохнусь! Мы должны вы­ехать все вместе, втроем.

Юлия (прерывает Теодора; ей наскучил этот разговор). Нам с Паулиной вполне хорошо живется и в Вене.

Теодор. Юлия, мы должны уехать вместе! Я не могу без тебя!

Юлия (с нескрываемым раздражением замотав головой). Бо­же, да о чем ты говоришь?!.

Теодор (настолько увлечен своими планами, что даже не за­мечает реакции Юлии). Венская «Новая свободная пресса» предло­жила мне быть ее корреспондентом в Париже!

Юлия (заинтересованно). Где?

Теодор. В Париже. Уж там-то, наверное, тебе не бросят в лицо: «Ты - еврей!»

Юлия (воодушевляясь). О, конечно же!.. Париж - это Париж!..

<„Теодор. Да, я верю в это. Хотя я верю и в Вену!.. Юлия. Ах, оставь! Вена - это провинция, здесь можно ожидать го угодно. А Париж - это... (Мечтательно.) О, Париж... ,* Теодор. Нет-нет, я верю в Вену! Несколько неприятных зодов - это еще не вся Вена! Но я хочу, чтобы какое-то время мы или в Париже.

і Юл и я. Разумеется, так будет лучше! Я сейчас вернусь! Мама! Ма-! (Юлия выходит, Теодор влюбленно смотрит ей вслед.) >Маска сомнения (многозначительно).Мама.Мамочка,маму-ка - моя единственная, любимая!.. Какие ласковые слова! И тем не нее...

;Юл и я (входит). Нет, я никуда не поеду!

Маска надежды. Таков был вердикт! Он с печалью в сердце -ает в Париж и окунается в бурлящую жизнь самого центра Евро-

Маска сомнения. Следующая картина развертывается в репе--чонном зале театра. Вдоль стен и на полу - эскизы декораций и "=омы персонажей спектакля «Венецианский купец». (Маска наде-собирает и складывает их.) На сцене -Теодор и режиссер акля Кристиан, попросивший Теодора присутствовать на репети-

Теодор (неспешно разглядывая эскизы). Скажи-ка, Кристиан... " олкает и пристально вглядывается в один из эскизов.) Кто я тебя прежде всего: драматург или еврей? К р и с т и а н. С чего вдруг ты спрашиваешь меня об этом? ІТео д о р. Я посмотрел репетицию - монолог Шейлока из первой ^яы третьего акта. Знаешь ли, этот Шейлок помог мне увидеть, что %ебя в человеке главное не его личность, а то, к какому вероиспове-~"С он принадлежит. В Шейлоке тебе важно то, что он иудей, - и іму он у тебя все хнычет и мелочится. Ты скарикатурил Шейлока, заешься над ним - а ведь он видит, что его обманула собственная , его обокрали. Шейлок ведь не знает, действительно полюбили его или под видом любви пытаются ограбить. Где же сочувствие к об­'єму человеку? Уж не полагаешь ли ты, что я тоже, едва мне пред-ится такая возможность, потребую вырезать из твоего тела в упла-сщга пару фунтов мяса?

христиан. Нет, не полагаю... (Пауза.) Не полагаю... Но в то же *" не могу не считаться с тем, что сегодня Европа стремится к ре­мой однородности - и именно это считает признаком прогрес-

_р о д о р. Разве не многоцветье украшает радугу? ,р и с т и а н. Радуга! Во-первых, она не больше чем радуга, во-вто-и у нее есть родина, и она красива в той стране, над которой зави-

„ е о д о р. И из-за того что Шейлок не вписывается в итальянскую ^У, у тебя он уродлив - с безобразным пузом, длинным кривым короткими хилыми ножками и бегающими глазками... Антонио |*Чсок, строен, красив...

Кристиан. Теодор, Шейлок - ростовщик, а Европа не приемлет ростовщичества...

Теодор. Тогда заодно ты бы объяснил, почему он ростовщик! За­дался бы вопросом: что это, его призвание или вынужденное занятие? Европа осудила ростовщиков, но не оставила евреям никаких путей су-шествования, кроме ростовщичества и мелких ремесел. Уж не для того ли, чтобы иметь постоянную возможность выставлять евреев наруши­телями общественной гармонии?

Кристиан. Современную Европу населяют не только те, кто оп­ределяет облик нынешней эпохи. В ней осталось много темных сил из прошлых, мрачных веков.

Те од о р. И своим Шейлоком ты потрафляешь им! (Кристиан со­гласно кивает головой.) Ах, ты со мной согласен! В таком случае, возможно, согласишься с тем, что это - подло?

Кристиан. Я не имею право не считаться с большинством. Оно не всегда справедливо, но является громадной силой.

Теодор. Я не узнаю тебя... Ты стремишься услужить большинст­ву, хотя знаешь: лицо нации и эпохи создается именно меньшинством!

Кристиан. Это театр, Теодор! Если ежевечерне этот зал, огром­ный и грозный, как львиный зев, не будет наполняться, мой труд поте­ряет всякий смысл. А заполняет его большинство, а не меньшинство! И противостоит твоему народу, раздражено им тоже это большинство!

Теодор. Большинство с замутненным разумом, дошедшим из глу­бин средневековья!

Кристиан. Этой оценкой итог не изменишь. И это большинство всегда может захватить власть в свои руки.

Т е о д о р. А театр услужливо поможет ему...

Кристиан. Ты и сам служишь этим людям, Теодор...

Теодор (удивленно смеясь). Я?! Каким же образом?

Кристиан. Своей собственной идеей. Борясь с ними, ты на самом деле делаешь то, что им на руку.

Теодор. Я ничего не понял. Ты намекаешь на что-то, но не гово­ришь прямо...

Кристиан. Я имею в виду твою идею о всеобщем крещении ев­реев. Ты хочешь им внушить ее ради их спасения.

Теодор. Но я отказался от нее. И не так уж страстно дорожил ею - просто меня к ней подтолкнули действительность сегодняшней Европы, разгулявшийся антисемитизм.

Кристиан. Так или иначе, большинство со злобным воплем ухва-тилось бы за это.

Теодор. Но это же и выбило бы почву из-под ног у ИХ ЗЛООЫ'. л моему народу дало бы возможность жить свободно! Ведь и поныне то обманом, то угрозами и пинками евреев загоняют в церковь, чтобы оо-ратить их в христианство.

Кристиан. А меньшинство - «лицо нации и эпохи» - не пр" стило бы тебе этого замысла.

Теодор. Ладно! Я же тебе сказал, что отказался от него.

Кристиан. Но он был у тебя...

Теодор. Был... Я и сегодня ищу пути спасения своего народ»-Меньшинство же, которое не простило бы меня, лишь пожимает плеч ми, слыша про антисемитизм, - и ничего более. Конечно, не все та­кие... Но для тех, кто испытал погромы, кого обездолили, лишили кус­ка хлеба, у кого похитили или убили детей, это ничего не меняет. Ты учитываешь нравы большинства... Делаешь не то, чему веришь, а то, что предпочтительнее... Потому-то в твоем спектакле еврей и должен вызывать у зрителей смех... (Почувствовав сильное волнение, замол­кает.)

Молчание.

Кристиан. Может, ты и прав... Да, я работаю на потребу дня... Но ты-то, ты? То, что ты замышлял, вело к спасению отдельных людей, но не всего народа. А народ ваш... Десятки его поколений бережно сохра­няли свою веру, оставались преданными божественным заветам, - а чты попытался разорвать их вечную связь со своим Богом. Кто же ты то-ііда, Теодор? Мы все - простые смертные и никогда не сможем про-)никнуть в происходящее на этой земле таинство, которое предопреде­лено свыше. (Короткая пауза.) Ведь судьба еврейства осложнилась не «ейчас. Христианство вышло из его лона, и с первого же дня... (За­трудняется закончить фразу; вновь короткая пауза.) Понимаю, «коль тяжко переносить ненависть, преследования и погромы, но что *ш можем сделать?.. Может быть, это испытания, посылаемые евреям самим Господом? Может быть, эти муки еще более укрепляют их веру |Я жизнестойкость, придают им новые силы? И, коль скоро существует •*уть к избавлению, эта ненависть сама укажет его. V  Теодор. Когда же он наконец станет виден?! До каких пор дни жизни моего народа должны быть черны, как ночь?!

Кристиан. Они перестанут быть ночами, когда... Когда в лучах цивилизации окажутся все, а не только меньшинство. Теодор. Это не наступит никогда!

Кристиан. Меньшинство и большинство не должны быть так да-5ки друг от друга. Рано или поздно в мире должны одержать верх ра-и любовь, а не психология полунищих, озлобленных людей. Тогда-десять заповедей и достигнут души каждого. Это - единственный і к спасению. А если все-таки существует и какой-либо другой, ев-[ сами найдут его.

Гаснет свет.

Теодор (в свете прожектора идет к авансцене). Каждаяраду-красива над своей страной... Для другой - она может быть лишь пе-ым, раздражающим зрение цветовым пятном. Мой народ - радуга, кинувшаяся над всем миром, излучая свет над каждым его угол-' - и над каждым остается просто набором цветных полос, от кото-рябит в глазах... Эта радуга станет желанной и ярко засияет только .своей земле - на той земле, что дана ей самим Богом. (Уходит.)

Вбегают Маска надежды и Маска сомнения.

^'Маска сомнения (развернув газету, читает ее). «Всем, "М, всем! Наша газета оповещает всех парижан, что раскрыт ашный заговор против Французской Республики и французского ;ода!»

Маска надежды (также развернула газету и читает ее). «Парижане! Будьте бдительны! Враг хочет поработить нашу страну, с помощью измены покорить ее мужественных сынов, растоптать честь наших сестер и матерей! Среди нас оказались пособники врага, его агенты!»

Далее >

Назад >