Главная > Архив выпусков > Выпуск 1 (1996/5757) > Поэзия
Сергей ЕСИН
СТРАННИК В МИРЕ ОДИНОЧЕСТВА
Предисловие
Лев Адольфович Озеров, 82-летний патриарх русской литературы, так и не дождался своей книги. Она вышла в конце мая, тиражом тысяча экземпляров, в издательстве Литературного института, и это был тот случай, когда составить, организовать и сделать из статей и заметок книгу автора подталкивали и почти заставляли. Может быть, я сделал это все зря. Лев Озеров был профессором нашего института - пишу «был», потому что читающая публика уже знает, что Профессор умер и страница его поэзии, как и страница его писательских исследований, закрыта. Он мирно работал на кафедре перевода, и несмотря на то, что когда-то, очень давно, защитил кандидатскую диссертацию, ему было присвоено профессорское звание - обычно оно присваивается докторам наук. У него было много блестящих студентов, ставших потом блестящими поэтами, переводчиками. Он так много работал, что никогда не возникал вопрос о его возрасте и старости, а если говорить еще и о сугубо личном для меня, то с его уходом в институте станет возможным возникновение, хоть и крошечных, нравственных проблем: он так был предан литературе и так безукоризненно нравственно устроен в литературе, что его стеснялись и левые, и правые, и очень образованные, и те, кто, по сути, читая на лекциях чужие предисловия, выдавали себя за образованных. Его эрудиция была подлинной, естественной и незаемной.
Он был русским профессором еврейского происхождения, русским поэтом и деятелем русской культуры. Надо сказать, что выражение «без него русская культура, и в частности литература, осиротела» - является не очень большим пересолом. И черт бы меня побрал с моею вечной подозрительностью и вечным желанием додумать за другого то, о чем этот другой вроде бы стесняется сказать, черт бы меня побрал с этой мыслью, что Лев Озеров непременно должен стать доктором наук. А может, я просто вдруг увидел, что старик как-то перемогается, как-то неестественно прямо держит спину, как бы слишком уж кожа обтянула его подбородок - и вот тогда у нас возник разговор: он уходит в творческий отпуск на год со всем полным профессорским содержанием, сбивает из своих старых и новых статей диссертацию, а мы, наше институтское издательство, быстро печатаем эту работу. И разве трудно защитить докторскую диссертацию по поэзии, если, каждый ее персонаж, от Ахматовой до Твардовского, от Дмитрия Кедрина до Веры Звягинцевой и Елизаветы Стюарт - все это поэты-соратники, поэты-друзья, поэты, близко знакомые. Книжка вышла, а знаменитого старика - нет. Боже мой! Какие в ней прекрасные и точные пассажи, как замечательно она начинается: «Если в одном помещении собрать наших старых поэтов, то обнаружится, что почти сплошь это молодые люди. Веневитинов, Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Баратынский, Кольцов, Полежаев, Добролюбов, Надсон, Коневской, Блок, Есенин, Маяковский, многие другие. Среди этих молодых людей как редкостное исключение мелькнут седины Державина, Тютчева, Полонского, Фета, еще двух-трех, едва достигших пожилых годов. Молодость - вечный возраст поэзии».
Ну, да ладно. Я, собственно, взялся сопроводить посмертную подборку небольших портретов, поэм покойного классического поэта Льва Адольфовича Озерова. Это, думается мне, специфический и до некоторой степени новый жанр. Сам поэт назвал этот цикл «Портреты без рам». Вот их названия: «Квитко», «Галкин», «Гофштейн», «Маркиш». Читающей не только на идиш, но и на русском публике эти имена хорошо известны. Это представители творческой еврейской интеллигенции, поэты. Трое - расстреляны в один день. За Галкиным КГБ приехал в Малеевку. А сколько раз КГБ приезжал в Переделкино!..
«Увидев его, / Вы могли бы сказать, / Что видели Байрона; / Честь, достоинство, стать, / Печальная красота. / Он поднимал голову / И, опустив веки, / Читал, словно пел». Это о Маркише. Если двумя словами выразить свои впечатления от этих микропоэм: это - поэмы- метафоры с очень скупыми изобразительными средствами. Я бы даже сказал, что автор почти проборматывает рифмованный или полурифмованный текст. Но почему они так запоминаются? Почему эти портреты стали поэмами-метафорами, какое чародейство вкладывал в них старый, восьмидесяти с лишним лет поэт?
Вот он пишет о Квитко:
«Мы сидели на юбилее / В Дубовом зале. Люстры сияли, / Ораторы сулили нам чудеса. Были слова, были и словеса, / Над которыми невидимые птицы смерти, / Птицы смерти витали. Банальный образ, но иначе не скажешь. Говорят, однотомник уже задержан, / По-газетному - конфискован. / Коллеги, пишущие на идиш, / Уже в тюрьме».
Метафора подразумевает емкую множественность и грозность события. А события происходят в этом мире одиночества и трагизма независимо от того, на каком языке о них пишут -на русском или на идиш.
Москва, 1996 г.
Назад >
