Главная > Архив выпусков > Выпуск 1 (1996/5757) > Поэзия

Лев ОЗЕРОВ

ПОРТРЕТЫ БЕЗ РАМ

МАРКИШ

Увидав его,

Вы могли бы сказать,

Что видели Байрона:

Честь, достоинство, стать,

Печальная красота.

Он поднимал голову

И, опустив веки,

Читал, словно пел.

У него был свой Чайльд-Гарольд,

Свой Дон-Жуан,

Свой Беппо,

Он писал поэмы,

Подчас огромные,

И у него не было грехов,

Кроме одного -

Он писал на идиш.

Но он мог выражать себя

Только на идиш.

И только за это он был посажен в тюрьму, И только за это он был расстрелян.

Все это знали,

Но об этом было не принято Говорить вслух И писать черным по белому. Говорили и писали: умер. Просто умер.

Понимаете - просто умер. Зачем волновать народ?

Есть Волынь на земле.

На Волыни - Полонное.

Это детство его,

Это дед Шимшон-Бер,

Это хедер, а дальше -

Хорист, репетитор, поденщик,

Рабочий на виноградниках,

Рядовой солдат и конторщик,

Но он не любит цифры,

А любит безмерность,

На обороте банковских счетов

Появляются стихотворные строки.

Отсутствующим взглядом

Этот мечтатель

Впивался не в лица просителей, А в Галактику.

Много поздней в беглой беседе:

-  Вы держите крепко былинку в руке, А я держу землю.

Держу шар земной. Грандиозное я приемлю, Впрочем, и ваша былинка со мной.

Мы долго не виделись.

Я увидел его на портрете кисти Лабаса.

-  Это он, он,

Это Маркиш, он ждет рокового часа, Хотя долгожительствовать рожден. На ярой его заревой красоте - Отсвет заката.

Яркость истаивает в глухой темноте, Откуда никто не знает возврата.

Вдова наводила справки о муже, О его архиве, забранном при аресте. Вдова прошла по длинным коридорам Седьмого этажа, Тем коридорам, по которым Давно прошла ее душа.

Ей доставалось прежде: Приемная, окошко, передачи. А здесь теперь она по приглашенью. Генерал Борисоглебский Галантно говорит ей:

-   Вы догадываетесь, зачем я побеспокоил вас?

-   Нет. Слушаю.

-   Могу вам сообщить,

Что муж ваш реабилитирован.

-  Где он?

Фраза была приготовлена и обкатана:

-  Он расстрелян врагами народа. Генерал предложил вдове Маркиша Заготовленный стакан воды.

-  Хочу прочитать его дело.

-  Но ведь вы не юрист.

-  Где могила мужа?

-  Нет у него могилы... Прошло еще время,

И вот телефонный звонок:

-  За нами должок, Говорят из КГБ,

Из финансового отдела.

- Какой должок?

Вы вернули мне деньги, Которые я передавала мужу, Но которые он не получил. Пауза. Вдох. Выдох.

-  Вам причитается за зубы,

-  Какие зубы?

-  За золотые коронки. Не своим голосом Вдова закричала, Выбежали люди в коридор И подхватили ее, Упавшую к ним на руки. Белизна и безмолвие обморока. А телефонная трубка

На витом проводе, Шаря по стене, Раскачивалась как маятник. Отсчитывая наше гиблое время

ГОФШТЕЙН

В этом доме было столько разных -

Белых, синих, желтых, красных -

Часов всех марок и систем,

Что ни одно мгновение не обходилось

Без звуков: кузнечики, сверчки, кукушки,

Дрозды,овсянки,зяблики -

Все услаждало слух,

О времени напоминая.

Дом был заполнен звуками.

Время здесь перетекало в вечность -

С охотой,

И с неохотою - обратно: Из вечности . В страну времени. Поэт слушает время и вечность, И это держит его в напряжении.

Мой друг арсеналец Глазов

Знакомит меня со своим земляком

Поэтом Давидом Гофштейном, •

Чью квартиру с часами я описал.

Он читает нам новое стихотворение,

Сотканное из хлопьев снега,

Из жалости к людям,

Из жестокой бессонницы нашего века,

Который не приспособлен

Ни для обезьяны,

Ни для человека.

- Дед ваш, отец ваш меня поймут,

По крайней мере, выслушают.

А вам уже не до меня,

Не до моих стихов, написанных на идиш

Не спрашивайте, почему.

Но когда из города выйдешь В лесную смолистую полутьму, Чувствуешь, что ты счастлив, Ты поэт, тебе дано выразить Свой восторг перед лесом, И выразить только на идиш.

Я знаю другие наречья, Но радость и боль свою Могу выразить только на идиш...

Известно - у нас чудаками

Самых разумных и честных зовут.

Он пошел купить молоток -

Купил шляпу, -

Пошел купить шляпу -

Купил груши, -

Пошел покупать груши -

Купил фисгармонию,

Которую три дюжих молодца

Втащили в квартиру

И прислонили к стене, как орган.

Ждет трамвая - трамвай подходит,

Снимает калоши - входит в вагон,

А сияющее изделие «Красного богатыря»

Остается на мостбвой.

Безумие - быть поэтом,

Да к тому же поэтом

Не самого счастливого народа на земле.

Рукопись ждет на столе.

Для кого же писать, если нет школ?

Но не писать он не может.

Беда требует выхода -

Хотя бы в слове.

Речь и ее родная дочь -

Поэзия - возникают то тут, то там.

Что, голубчик, скажу я вам?

Не уверен, что будут вас благодарить

За ваши стихи.

Наследуйте Пушкина с Тютчевым,

Баратынского с Блрком.

Нет занятия лучшего,

Но оно может выйти вам боком.

Считайте меня плохим пророком.

Но ни одно доброе дело

Не остается без наказания,

У него было сердце поэта - Пылкое, чуткое сердце.

Когда родилась моя дочь Елена, Он принес в наш дом Золотистую халу

Для недоедающей молодой матери. Ах, знали б вы, что значит хала, Когда голодно.

Ах, знали б вы, что такое хала,

Когда холодно.

Хала - это много,

Хала - это мало.

Хала - это золотистая корка,

Это выплеск восторга,

Когда ее дарит из рук в руки

Друг.

Он передал Маргарите записку, В которой нежно прощался. Предчувствия сделали его мягким, Размытым, как сумерки,

 Далее >