Главная > Архив выпусков > Выпуск 3-4 (Том 1) (2001/02-5761/62) > Проза

Елена МАКАРОВА

Счет душе

Предисловие

Литература на иврите так же многообразна, как многообразен Израиль. В стра¬не размером меньше Латвии — три моря, две огромные пустыни; ее Иудейские горы расположены ниже уровня моря, в ее скалах — гроты, где, быть может, будут найдены новые кумранские рукописи, ее огромные горы на севере покрыты снегом. Иордан — мелкая река, Тивериадское озеро столь невелико, что ему не на¬шлось места на большой карте мира. Но каждое название страны возвращает нас к истории мировой культуры. В то же время здесь живут современные люди, и они говорят между собой о том. что в Назарете дешевые квартиры, а в долине, где сражался Давид с Голиафом, расположен богатый кибуц, где можно неплохо отдохнуть в уикенд.
В этой стране вывески и рекламы — из букв и слов Торы, но поскольку в Торе нет названия автомобилей или мороженого, они заимствуются на стороне и, начер¬танные ивритскими буквами, читаются справа налево.
Практически каждый израильтянин знает как минимум три языка — язык стра¬ны, из которой он родом, иврит и английский. Израиль — страна «олим», то есть возвращающихся к своим истокам евреев, проделавших долгий исторический путь из стран Рассеяния в Эрец Исраэль*, на землю Израиля. Они странствовали и по дороге усваивали разные языки. Выходцы из Европы, как правило, знают не менее четырех языков, и многоязычные, «полифонические» сборища израильтян, когда иврит, английский, французский, русский, чешский, идиш, венгерский, польский звучат за одним столом, — явление вполне обычное.
Язык иврит, возрожденный выходцем из России Бен-Иегудой на основе языка Торы, стал национальным языком Израиля, и основная литература Израиля напи¬сана на этом древнем и в то же время еще очень молодом языке. Последнее подтвер¬ждается отсутствием в литературном иврите сленга, несмотря на молодой возраст многих писателей.

Современный иврит и литература на нем на стадии становления. Читая книгу израильского писателя, легко определить, в какой стране он родился и какие тради¬ции лежат в основе его прозы. Разумеется, самое сильное влияние на литературный язык оказали священные тексты: например, лауреат Нобелевской премии Агнон открыто пользовался языком Торы и Мишны*. На структуру и поэтику прозы несомненно воздействовали русская и советская литература, французский экзи¬стенциализм и литература «потока сознания».
Иврит — один из самых емких и подвижных языков мира. В нем множество глаголов и глагольных форм и относительно мало определений, в нем четко обозна¬чены родовые связи и принадлежность, в нем учтены тончайшие градации в опре¬делении субстанций духа и тела, но мало собственных названий, например для рас¬тений. Библейские образы, олицетворяющие Добро, Зло, Возмездие, Жертво¬приношение, Кротость. Любовь. Смерть, не называются прямо, но лежат в основе любого самого современного произведения. Эта метафорика не текстуальна, а кон¬текстуальна. Набор фундаментальных понятий, таких, как камень, гора, женское и мужское начало, дерево, слово, книга, путь, земля и другие, является семантически значимым для современной ивритской литературы, эти архетипы находят свое ме¬сто и в новой стилистике.
Перевод с иврита на русский, который много длиннее, требует огромного пони¬мания и таланта, а также знания священных текстов. Перевод обнажает и качество литературы. Если в тексте не содержалось ничего, кроме, быть может, уникальной стилистики, рассказ в переводе потеряет почти все. С поэзией и того хуже. Видимо, поэтому ивритская поэзия практически непереводима. Основанная на метафорике Торы, на аллитерациях, она не может быть воспринята вне культурного, языкового контекста.
Насколько оригинальна ивритская литература? Есть ли в ивритской прозе нечто, что можно было бы однозначно определить? Читая и редактируя рассказы, вошедшие в антологию современной новеллы Израиля, встречаясь с их авторами и переводчиками, я задавала себе эти вопросы. Думаю, при разности судеб авторов — одни пришли в Израиль из России, другие после Катастрофы, третьи роди¬лись здесь и т. д. — они объединены общей позицией.
Народ, столько всего перенесший на своем веку, народ, получивший государ¬ственность после Катастрофы, после уничтожения двух третей европейского еврейства, создает о себе новую литературу. Это не литература галута, а литерату¬ра Израиля. Она лишена сантиментов и редко изображает евреев черты оседлости. Не потому, что израильтяне забыли свое прошлое, а потому, что в их настоящем очень много неустановившегося, неопределенного, требующего выражения. Литература анализирует прошлое, но не с позиции галута, а с позиции страны. Может быть, главная и общая тенденция сегодняшней литературы Израиля состоит в попытке самоопределения. Потому так тесно переплетаются в ней мета¬физика и реальность. Доброта и терпимость, при условии жестких требований человека к самому себе, четко определяют нравственную позицию народа и его литературы. «Хешбон нефеш», буквально «счет душе», производится в каждом рассказе. При этом литература лишена духа морализаторства и поучения, никто из писателей не претендует на универсальную правду, на решение всех проблем страны, каждый имеет свой собственный голос и не является рупором «народных идей».

_________________________

1 Яд ва-Шем — буквально «место и имя»: цитата из Библии: «Которые хранят Мои Субботы, и избирают угодное Мне, и крепко держатся завета Моего, тем дам Я в доме Моем и в стенах Моих место и имя лучшее, нежели сыновьям и дочерям, дам им вечное имя, которое не истребится» (Книга Пророка Исайи, 56:4-8). В современный иврит вошло в значении «память». Этим именем назван в Израиле музей Катастрофы и Геро¬изма европейского еврейства. — Примеч. переводчика.
Рассказ вошел в антологию современной новеллы Израиля «Пути ветра» под редак¬цией Бен-Циона Томсра, Хайи Харман и Елены Макаровой
 

Назад >