Главная > Архив выпусков > Выпуск 5-6 (1) > Их век - XXI

Валерий ХАЗИН

ИЗ ЦИКЛА «КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ»

Автор предуведомляет читателей в том, что канонический текст Цикла предполагает совершенно иной порядок фрагментов - прямо противоположный тому, в котором их расположила (по неизвестным причинам) редакция уважаемого издания. А именно: тексты, помещенные здесь в разделе «Рождение Литературы», следует относить к разделу «Смерть Литературы», и - соответственно - наоборот[1].

ИЗ РАЗДЕЛА «РОЖДЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ»

Светлое и темное

Вначале было пиво. Всегда. Хозяин заведения, очень опытный и очень наблюдательный, всегда приветствовал обоих чуть заметной улыбкой и всегда сам, не тревожа официантов, молча приносил к их столику пиво. Он уже не помнил, с каких пор эти двое стали ходить сюда по четвергам, но отлично знал, что один возьмет самый темный сорт «Гиннеса», а второй - очевидно, большой ценитель дорогих галстуков - предпочитает светлое «Килкенни».

За много лет хозяин не обменялся с ними и десятком слов и никогда не слышал их разговора. Он понимал, что оба давно оценили его деликатность, и ему не нужно было даже краем глаза видеть их, чтобы уловить момент, когда каждому следует принести по второй кружке.

Обычно любитель «Гиннеса» выкладывал на стол два или три затрепанных блокнота и принимался торопливо читать что-то, путаясь в страничках и явно нервничая. Взгляд его собеседника становился между тем все более рассеянным, он слегка ослаблял свой роскошный галстук и к середине второй кружки начинал курить все чаще. Так проходило часа полтора. Случалось, что первый заказывал себе еще одно пиво, а второй, прежде чем уйти, мог выпить рюмку-другую водки. Он же и расплачивался, оставляя неизменно щедрые чаевые. Уже у порога он иногда оглядывался и кивал на прощание - только в этом случае ответная улыбка хозяина бывала длительной и понимающей.

Разумеется, хозяину, мало интересующемуся литературой, простительно было не знать, что модно одетый приверженец «Килкенни» был весьма популярным писателем, жившим неподалеку в своем загородном доме. Свой первый и единственный роман он написал в юности. Роман, переведенный затем на три десятка языков, стал бестселлером и превратил безвестного студента в знаменитость. И хотя однажды, поддавшись на уговоры жены, хозяин даже вывез всю семью на воскресную премьеру Голливудского фильма, поставленного именно по этому роману, ему, конечно, не могло прийти в голову, что автор романа почти каждый четверг пьет в его заведении пиво со своим давним приятелем по университету.

Он изумился бы еще сильнее, если б узнал, что университетский приятель знаменитости - любитель темного «Гиннеса» - тоже был писателем. Его бесчисленные дешевые блокноты содержали десятки сюжетных схем и набросков, планы романов и пьес, рождавшиеся в его голове с невероятной, нечеловеческой скоростью. Время от времени они обрушивались на него, словно ливень, дробились и рассыпались, и перетекали друг в друга, так что он едва успевал записывать. Справляться с этим и превращать черновики в более или менее связные тексты он так и не научился, или не захотел. Он сумел опубликовать только два коротеньких рассказа и всю жизнь проработал репортером на местной радиостанции.

Если не единственным, то самым ревнивым его слушателем вот уже много лет был его университетский сокурсник, угощавший его темным пивом по четвергам и не написавший - с тех пор, как стал богат и знаменит, - ничего, кроме рецензий и предисловий.

Догадается ли читатель, кто из них является автором этой истории?

Ars Longa Amandi [2] 

«...что, несмотря на интенсивные архивные изыскания и текстологический анализ, не удалось установить, принадлежит ли письмо перу самого божественного Борхеса или перед нами - очередная мистификация одного из его ангелоподобных переводчиков, давно переставших подписывать тексты собственными именами.

К тому же работу экспертов существенно осложняли следующие обстоятельства:

A.     Рукописный оригинал был много лет назад приобретен по телефону коллекционером-инкогнито на аукционе Sotheby's и таким образом потерян для науки.

B.      В январе прошлого года Times Literary Supplement и журнал Penthouse почти одновременно опубликовали текст письма с бесчисленными, не поддающимися никакой логике лакунами и конъектурами.

C.     Очень правильный, хотя и несколько старомодный английский обнаруженной машинописной копии содержит ошеломляющее количество американизмов, быть может, демонстративно неуместных.

D.     Все попытки идентифицировать адресат письма оказались безуспешными...»

Из заключительного доклада профессора Снейкерса на Всемирном конгрессе «Борхес и славистика»

«Дорогая Юлия,

Прежде чем объяснить мое - как Вы пишете - «высокомерное молчание», я хотел бы сделать одно, не особенно лестное для себя признание.

Проснувшись сегодня с твердым намерением ответить Вам, я довольно долго не мог найти слов, приличествующих началу. В конце концов, мне пришлось трусливо спрятаться за прилагательное, которое этот безграничный английский позволяет употреблять с такой кощунственной свободой, обращаешься ли к чиновнику, возлюбленной или Божеству.

Из семи Ваших писем, дорогая Юлия, до меня дошло только это, последнее. Я получил его вчера вечером и решил ответить, не откладывая, - утром, хотя, признаюсь, некоторое смущение не оставляло меня до поздней ночи.

Вы, очевидно, давно заметили, что все написанное мною представляет собой - к чему скрывать? - более или менее удачное переложение собственных снов и чужих сюжетов (что, вероятно, одно и то же). «Лабиринт», «зеркало», «библиотека» - кошмары, преследующие меня из года в год, о чем я, не обинуясь, рассказал как-то на одной из своих лекций, где Вы, по всей видимости, присутствовали.

Следовательно, Вас едва ли удивит мое желание пересказать сейчас - вместо ответа - сон, приснившийся мне накануне. Не знаю, чем было вызвано сновидение: недавней ли беседой с Антонио Каррисо, в которой он упомянул Гессе и его стихотворение «Сон», воспоминаниями о Вашем отце, моим чувством вины или еще чем-то... Не уверен, уместно ли вообще подобное нарушение эпистолярных приличий и есть ли в этом какой-нибудь смысл. Надеюсь все же, что логика post hoc ergo propter hoc (не всегда ложная) послужит мне оправданием. Снилась мне, разумеется, библиотека.

Поскольку Вам, безусловно, знакомы все вариации этой темы (в том числе и мои собственные) - мне, как Вы понимаете, менее всего хотелось бы пощеголять новизной. Быть может, Вы знаете также, что в свое время Летисия Альварес де Толедо заметила, что «вечная, безграничная и периодичная» Вавилонская библиотека, описанная мною в известном рассказе, - избыточна. Она поясняла, что достаточно было бы одного тома обычного формата, состоящего из бесконечного количества бесконечно тонких страниц, подобно тому как твердое тело можно представить совокупностью бесконечного числа плоскостей. И хотя я возражал, что подобный вадемекум был бы неудобен в обращении, - это не помешало мне много лет спустя воспользоваться мыслью Летисии в рассказе «Книга песка». Все это, как и то, что идеи, к сожалению, живут много дольше людей, - Вам хорошо известно.

[1] Примечание автора, снисходительно оставленное редакцией (Прим ред.)

[2] Долгое искусство любви (лат.)