Главная > Архив выпусков > Выпуск 1 (1996/5757) > Эссе

Маркс ТАРТАКОВСКИЙ

ОТКРОВЕНИЕ ТОРЫ (Фрагменты)

* * *

В ноябре 1947 года при обсуждении в ООН вопроса о при­знании восстановленного еврейского государства его представи­телю Давиду Бен-Гуриону был задан вопрос: «Где у вас мандат на эту землю, утраченную евреями две тысячи лет назад?» «Вот мой мандат!» - отвечал Бен-Гурион, подняв над головой Биб­лию. Он мог бы выразиться точнее, представив собравшимся в зале Генеральной Ассамблеи не всю эту книгу, наиболее читае­мую в мире, но лишь часть ее - первые пять глав («книг»), Пя­тикнижие, священнейшую для евреев Тору. Ибо в ней гласом Превечного сынам Израилевым сказано: «Когда войдете в зем­лю Ханаанскую, то вот земля, которая достанется вам в удел, земля Ханаанская по ее границам...» И дотошно, до деталей, расписаны эти границы - на западе и востоке, на севере и юге (Числа, 34:1-12). Ханаан же, как известно, это нынешняя Па­лестина (позднейшее историческое название), оспариваемая друг у друга (вернее бы: враг у врага) евреями и арабами.

Впрочем, евреи - разные, различий между ними, похоже, больше, чем у других народов, и отношение к Торе у них тоже разное. «Допускаешь ли ты, - говорят мне, - чтобы сам Гос­подь перед великим исходом из египетского рабства посулил бы «избранному народу»: «Когда пойдете, то пойдете не с пус­тыми руками. А выпросит каждая женщина у соседки своей и у жилицы дома ее вещей серебряных и вещей золотых, и одежд; и вы нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и обере­те Египтян»?» (Исход, 3:21-22).

Но ведь что крепче свидетельствует о подлинности, обле­ченной мифом, чем такой вульгарный реализм?..

Томас Манн из нескольких страниц Торы, поведавших нам * историю Иосифа, извлек фундаментальнейший немецкий ро­ман - двухтомный, переполненный реалиями. И зерно всей , этой истории увиделось в одной-единственной детали, всего более восхитившей писателя. Иосиф продан своими же брать­ями в Египет, Иосиф возвысился там - из раба в вельможу, как мы сказали бы теперь - в министра экономики. И пришли братья его из Ханаана, пораженного недородом, за хлебом, и не узнали Иосифа; он же, узнав их, не захотел открыться. И сето­вали между собой братья, что вероломно продали когда-то младшего своего: «и вот, кровь его взыскивается» - они здесь жалкие просители. «А того не знали они, что Иосиф понимает, ибо между ними был переводчик. И отошел от них Иосиф, и заплакал» (Быт. 42:22-24).

Такое живое непосредственное движение души придает вдруг достоверность казалось бы сказочной ситуации. Можно цитировать еще и еще: достоверность так и брызжет со страниц Торы. Повествователю вроде бы невдомек, что созидается Свя­щенная книга: так до краев переполнена она подлинностью, часто неприглядной: плутовством, коварством, жестокостями, доныне, впрочем, переполняющими историю человечества.

Моралистов такая Священная книга, естественно, ко­робит. «Ветхий завет я не читаю, - пишет Лев Толстой в своих примечаниях к «Краткому изложению Евангелия». - Чуждая нам вера евреев занимательна для нас, как вера браминов». Из­вестны его высказывания об этой книге как «жестокой и без­нравственной», этически неприемлемой. Как это в святой кни­ге сохранено столько уголовных улик!

Удивительно почти текстуальное совпадение слов писателя с мыслями Чарлза Дарвина в его «Воспоминаниях», написан­ных примерно в то же время, но акцентированных уже не на этической, а на научной стороне дела: «Ветхий завет - с его до очевидности ложной историей мира, с его Вавилонской баш­ней, радугой в виде знамения и с его приписыванием Богу чувств мстительного тирана - заслуживает доверия не в боль­шей мере, чем священные книги индусов или верования како­го-нибудь дикаря».

Знать бы ученому, что научные реконструкции Вавилон­ской башни гигантского зиккурата появятся в фундаменталь­нейших трудах по древностям Месопотамии...

Лишь величайшим книгам человечества суждено такое пре­небрежительное развенчание перед очередным переворотом в их бессмертной судьбе... «Обращаюсь к вашей литературе, ко­торая учит вас разуму и благородству. Какое издевательство! Боги сражаются между собой, как гладиаторские пары, за тро-ян и ахейцев: Венера ранена человеком, когда хотела вынести своего Энея, чуть не убитого тем же Диомедом... Какой поэт после этого не позорил богов, следуя своему наставнику (Гоме­ру)?» Так писал в своей «Апологии» Квинт Септимий Тертул-лиан, христианский теолог, впрочем, лишь на склоне лет «от­крестившийся» от язычества, и заодно от Гомера, «клеветавше­го на богов». Христианину Тертуллиану ближе иное понимание истины: «Сын Божий распят; мы не стыдимся, хотя это по­стыдно. И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не целесообразно. И после погребения воскрес; это несом­ненно, ибо невозможно».

Век за веком гомеровы «россказни» выглядели все более неправдоподобно. Творцы итальянского Возрождения упива­лись благозвучностью классических гекзаметров, не доверяя вместе с тем ни единому их слову. Отныне эстетические вос­торги росли век от века, величайшие европейцы восхищались фантазией и образной изобретательностью Гомера. Но можно ли было поверить в реальность Троянской войны, начавшейся, по свидетельству поэта, любовными шашнями и ссорой богов?..

Но вот Генрих Шлиман доверился Гомеру, его «Илиаде», - и открыл, раскопал в безвестном дотоле холме Гиссарлык при выходе Дарданелл в Эгейское море крепкостенную Трою.

Так не довериться ли и нам другой книге книг - Торе?..

* * *

Впрочем, у Шлимана, надо думать, больше было основа­ний доверять легенде, чем у нас - мифу. Так ли уж все же не­правдоподобно, что поводом войны ахейцев с троянцами была женщина? Что из-за другой женщины, пленницы Бриссеиды, заартачился Ахилл и вследствие его бездействия ахейцы терпе­ли военные неудачи? Что, наконец, не вынесла душа героя - и он вступает в смертельный поединок с Гектором?.. Даже исто­рия с пресловутым троянским конем повествует (вероятно, в сказочной форме) лишь об ахейских лазутчиках либо изменни­ках-троянцах, изнутри отворивших ворота крепости... Ну а не­божители, то и дело вторгающиеся в события, лишь санкцио­нируют их реальное развитие.

Тогда как божественное Творение мира и человека - оче­видный миф для любого современного здравомыслящего атеис­та; ему и в голову не придет искать каких-то реальных соответ­ствий, «в начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста («пуста и хаотична» в иерусалимском перево­де. - М.Т.), и тьма над бездною» (Быт. 1:1-2).

Когда же это было? В противовес другим религиозным космогониям, относящим такие события в неопределенное прошлое, еврейский календарь, начинающийся, собственно, с Дня Творения, дает неожиданно прочную дату: 5756 лет назад (3760 г. до н. э.). На шестой день Творения были созданы люди - и, значит, все бытие рода человеческого тоже в пре­делах этого срока: чуть более 57 с половиной веков.

Разумеется, элементарный здравый смысл отметает это с порога.

Элементарному здравому смыслу предстоят и другие ис­пытания. Открывается История, согласно Торе, эпохой праот-цев, каждый из которых прожил едва не тысячу лет, кроме разве менее удачливого Еноха (Ханоха), которому отпущено было лет «всего-то» по числу дней в году - 365. Зато уж сын его поистине прославился своим долголетием: это Мафусал (Метушелах, Мыхияэйл - в разных переводах Торы), прожив­ший на свете 969 лет. Не только сам он, но и сын его Ламех (Лэмэх), внук Еноха, могли еще встретиться с Адамом, сотво­ренным непосредственно Всевышним и тоже прожившим не­мало - 930 лет.

Обильно потомство Адама; нам известны, прежде всего сы­новья его Каин и Авель (Эвель), ужасное убийство первым вто­рого; известны и имена потомков Каина, среди которых был и Тувалкаин - «кователь всех орудий из меди и железа», фигура, надо думать, немаловажная в истории материальной культуры, в которую хотелось бы поверить, если б не эти невероятные сроки жизни праотцев, противные элементарному здравому смыслу.

Но не станем спешить с выводами. Отвлечемся от потом­ков Каина, как это делает и сама Тора, потому что на 130-м году жизни Адама (который проживет еще 800 лет) «родил он сына по подобию своему и нарек ему имя Сиф (Шэйт); по­следний же «по рождении» им сына Еноса (Эноша) тоже про­жил немало, но для нас здесь существеннее то, что Енос родил­ся, когда отцу его было 105 лет, когда же самому Еносу «стук­нуло» 90 лет, у него родился Каинан (Кэйнан), очередное звено в генеалогической цепи...

Так вот, складывая последовательно эти сроки появления потомков у праотцев, находим, что Ной (Hoax), десятый в этом ряду, появился на свет в 1056 году от Дня Творения. «Ной же был шестисот лет, как потоп водный пришел на землю» (Быт. 7:6). Строительство Ковчега, чудесное спасение Ноя с се­мейством и взятыми им на борт животинами «чистыми и не­чистыми», положившее начало новой жизни на земле, более справедливой и добродетельной (во всяком случае, по замыслу Всевышнего), - все это опустим мы в наших рассуждениях...

...В начале уже нашего века при раскопках в южной Ме­сопотамии, в библейском Сеннааре (Шинаре), культурных пластов с уймой древностей британский археолог Леонард Вулли наткнулся, как и многие до него, на наносный пласт речного песка и ила. Вулли первым догадался прокопать этот нанос - и вдруг обнаружил на глубине кремневые осколки и черепки росписной посуды. То были свидетельства гораздо бо­лее древней цивилизации - поистине ДОпотопной. «Разуме­ется, это был не всемирный потоп, а всего лишь наводнение в долине Тигра и Евфрата, затопившее населенные районы между горами и пустыней. Но для тех, кто жил здесь, долина была целым миром». Так пишет археолог в своей книге «Ур халдеев». Позднейшие исследования датируют чрезвычайное происшествие: порог XXI-XXII веков до н. э. Но ведь и Тора ссылкой на шестисотлетие Ноя предлагает нам ту же привязку во времени, только куда более конкретную: 1656 год от Дня Творения (2104 г. до н. э. ).

Не правда ли, наше доверие к Торе уже существенно воз­растает? Уже хочется думать, что и решающая дата - сам День Творения - тоже, наверное, взята не с потолка...

И сверхъестественному долгожительству праотцев тоже на­прашивается объяснение. Родовые именования сохранялись в народной памяти как имена личные: как бы фамилии (которых тогда не было) вместо цепи, от поколения к поколению, имен. Из рода, патриархальной семьи, выделяется носитель (чем-то славный, запомнившийся) очередного родового имени, тогда как прежнее продолжает жить в памяти как веха в истории. Не Мафусал, но - род Мафусалов, от которого отпочковался род Ламеха; при том, что отцовский род мог быть прослежен еще на протяжении многих лет...

Повествователю, жившему спустя тысячелетия (!), последо­вательная смена исторических вех, череда событий не в пример важнее конкретного индивида, давно сгинувшего с лица земли. И бесчисленные поколения, дробящие эту величественную последовательность, эти грандиозные шаги истории, порой попросту опускались. Повествователя занимало главное...

* * *

Уйма народов уже упомянута в Торе, но о евреях все еще ни слова. Хетты, амалекитяне, филистимляне, да мало ли, кто еше, уже полноправно существуют в истории - и Тора, свя­щеннейшая книга евреев, беспристрастно фиксирует их бес­спорный приоритет. Это согласуется с исторической правдой и все более не похоже на традиционный миф, на эпосы других народов.

Миф есть литературный жанр; у жанра свои законы, коре­нящиеся в самом способе мышления. Законы эти почти столь же непреложны, как математические. Герой мифа неизбежно прямолинеен; народ - если не создатель, то, во всяком случае, суровый редактор мифа, шлифующий его из поколения в поко­ление, - не допускает, чтобы праотцы серьезно запятнали бы себя. Герои саг, былин, сказаний тому примером. Кристальная ясность героев Гомера, способных на жестокость, но не на бес­честье и трусость, служила образцом для подражания; «Илиада» была в буквальном смысле учебником доблести...

і Кого из персонажей Торы представим в этом качестве? Ав­раама ли, ставшего сводником собственной жены? Дважды, в Египте и в Гераре на севере Ханаана, он, опасаясь за себя, вы­дает Сарру за сестру, уступает ее во владетельные дома и даже пользуется встречными щедротами этих домов... И сын его Исаак со своей женой поступает так же... Что же это, похотли­вая фантазия Повествователя? Вернее бы предположить, что он-то как раз предельно смягчал «непотребные места», где так и брызжет грубая достоверность жизни...

Иаков (Яаков), сын Исаака, в свою очередь «подставляет» брата, простодушного трудягу Исава (Эйсава), который, возвра^ тясь усталый с поля, не раздумывая пренебрег первородством ради чечевичной похлебки. Вслед за почти случайно обронен­ным им словом разворачивается мудреная интрига хитреца Иакова, обманом обретающего благословение отца, уже под­слеповатого старца Исаака, - проще говоря, наследство. Всю жизнь отныне он опасается мести брата, бежит за тридевять зе­мель в Харран, женится там; при этом сам он уже обманут сво­им тестем Лаваном: Иакову на супружеское ложе «подкладыва-ют» не любимую им Рахиль (Рахэйль), за которую он семь лет батрачил у Лавана, но сестру ее, некрасивую Лию (Лэю). Иако­ву же батрачить еше семь лет все за ту же Рахиль...

Но и он улучает момент надуть тестя: можно сказать, смылся с женами и стадами. Рахиль же во время бегства из-под отчего крова даже похищает домашних божков-идолов. Лаван нагоняет беглецов, обыскивает шатер в поисках идолов. Рахиль, подложив их под верблюжье седло, уселась на него и объявила отцу, что у нее «обычное женское» и встать она не может. И остался Лаван ни с чем. Поцеловал дочерей и внуков и удалил­ся восвояси. Иакову же предстоит еще возвращение на родину, встреча с Исавом, которого предал, и теперь отчаянно трусит. Посылает подарки, чтобы задобрить брата, унизительно заис­кивает перед ним... Но простодушный Исав не помнит зла. «И побежал Исав навстречу брату, и обнял его, и пал на шею его, и целовал его, и плакали» (Быт. 33:4).

Слишком живые люди со своими характерами, непредска­зуемыми поступками, чтобы быть однолинейными мифически­ми персонажами.

Безгрешному в глазах читателя Исаву быть бы героем по­следующего повествования... Но нет, он фигура эпизодическая. Судьба Иакова несравненно больше занимает Тору. Это его Всевышний удостаивает неведомым до того именем, которому суждено прогреметь в веках, - Израиль. И 12 сыновей Иакова (впрочем, от четырех женщин - жен и рабынь) - вот родона­чальники двенадцати колен Израилевых. Евреи вступают на стезю мировой истории.

И первый же шаг на этой стезе - уже упоминавшаяся нами история Иосифа, сына Иакова и Рахили, его сногсшиба­тельная карьера при дворе египетского фараона...

Еще Авраам задолго до эпохи, отмеченной именем Иоси­фа, «сошел в Египет пожить там, потому что усилился голод» в Ханаане (Быт. 12:10), - думается, не однажды, и не только он. Египет с его древней мелиорацией и двадцатью веками позже все еще считался житницей Восточного Средиземноморья. Вер­немся к упомянутому выше эпизоду. Братья, некогда продав­шие Иосифа в рабство, являются к нему, вельможе, - однаж­ды, и во второй раз тоже - за хлебом, с мешками за спиной, «мешочниками». Иосиф, и во второй раз не узнанный брать­ями, испытывает их на честность, расспрашивает об оставшем­ся дома престарелом отце. И радость, и страдание разом пере­полняют его, на глазах накипают слезы, горло распирает ком... Уже он не может вынести этого колоссального душевного на­пряжения... И вот «Иосиф не мог более удерживаться при всех стоявших около него и закричал: удалите от меня всех. И не оставалось при Иосифе никого, когда он открылся братьям своим. И громко зарыдал он, и услышали Египтяне, и услышал дом фараонов. И сказал Иосиф братьям своим: я Иосиф, жив ли еще отец мой? Но братья его не могли отвечать ему, потому что смутились перед ним...» (Быт. 45:1-3).

Такая сцена - первая в мировой литературе - одна пере­вешивает оба толстенных тома добросовестного немецкого ро­маниста. И что-то подсказывает нам, что здесь нечто большее, чем художественная интуиция Повествователя...

И переселяется на старости лет Израиль (Иаков) всем се­мейством в Египет, к младшему своему, Иосифу, и умирает здесь, благословив детей и внуков. Умирает и Иосиф, сменяют­ся фараоны - и вот потомки Израиля уже не доброчтимые гос­ти в этой земле, но жалкие подданные новых владык, рабы на строительных, земляных и полевых работах. Но уже родился тот, кто выведет их из Египта, из рабства, главный герой еврей­ского народа - Моисей (Моше)...

По всем сюжетным канонам (ничуть не надуманным, но продиктованным сутью нашей психики) Моисей должен бы быть потомком Иосифа, тем паче что последний не обделен сыновьями. Но, видимо, сама истина не дает Повествователю идти по проторенному литературному пути: и отец и мать Мои­сея «из рода Левииного» («из дома Лейви»); то есть он потомок Иакова от не любимой им некрасивой и подслеповатой Лии. Причем Левий (в еврейской генеалогии - прадед Моисея) даже не канонический первый или последний сын Лии, а как бы случайный - третий, да еще и запятнавший себя впоследст­вии бесчестным жестоким убийством (Быт. 24). Так что и у скептика родится подозрение, что не просто литературный дар Повествователя ведет нас по таким сюжетным ухабам, но нечто более важное, следование действительным событиям и обстоя­тельствам.

Далее >