Главная > Архив выпусков > Выпуск 1 (1996/5757) > Поэзия 

Евгений РЕЙН

 Я ВЫБЕЖАЛ НА КРАСНЫЙ СВЕТ

АЙРОНИЯ

Прилетел кардинал, рассказал о весне. Снег растаял почти, и под снегом на дне из-под талой воды проступила трава, как и я в эти дни, ни жива, ни мертва.

На поляне в саду прошлогодней листвой зашуршала душа, уходя на покой. Кто такой - не пойму, то ли еж, то ли мышь, или ты, моя мама, за мною следишь?

За последним холмом нераскрывшийся край. Он чужой. И не надо, и не открывай. Что твое - то твое, за тебя решено. Поручают одно, и ответ за одно.

Греми, Москва! Цыплячий дождик,

июньским холодом повей,

проскальзывай, как нежный ножик

среди аллеи тополей.

Здесь жизнь прошла, и было надо

лет сорок или пятьдесят,

чтобы окончилась досада,

печальнейшая из досад.

Дожевывая зуб до десен,

я сам кончаю этот спор.

О, Боже, как молниеносен

направленный в меня укор.

Греми, греми, проклятый город,

доламывай атомный пласт,

ты на квадригах и моторах

отчаяться еще горазд.

Расплющивая, иссушая,

мча по тоннелям без конца,

речь человечью заглушая,

рассыпься мигом, что пыльца.

И в тишине пустой минутной

я докажу тебе, что сам

пробился через воздух мутный

к твоим железным небесам.

Что сам, считая долг и сдачу,

я выбежал на красный свет,

что выхватил свою удачу,

где никакой удачи нет.

Что оба мы срослись в кентавра,

пересекаясь, словно крест,

и я - твоя абракадабра,

а ты - заумный мой протест.

Противники и побратимы •

от рождества до похорон,

мы так враждебны, так'едины,

и перевозчик наш - Харон.

ГРАН КАНАЛЕ

От палаццо к палаццо, переваливаясь на вапоретто,

глядя в жухлую ржавчину перегоревшего цвета,

под стеклянным дождем Адриатики, изготовленным на Мурано,

и в кильватер прогулочного каравана

я проталкивался от Сан-Марко к Риальто

горловиной гнилого дерева и базальта.

А пилястры, балконы, фронтоны, резные сваи,

ставни и ступени в мелкой воде, кружева и

прочий каменный вычур дробился в рябом канале,

и борта вапоретто обломки его пинали.

Через мокрые сумерки пестрыми фонарями

надвигался причал, у него на раме

ерзал дощатый настил, отсвечивающий перламутром,

и все темнело и вспыхивало в мутном

вечернем воздухе венецианской рябью

и тяжелело растрепанной крашеной прядью,

словно со лба откидывая посекшийся волос,

говорила Венеция, распределяя голос:

«Дайте вглядеться в вас, проходящие мимо,

анфас и в профиль и во все, что зримо

в меркнущем свете перед подлинной ночью,

дайте вас разглядеть воочью.

Вы вращаетесь вместе со Времени каруселью,

выходя из темени к утреннему веселью,

наплывая вместе с водой канала

на барьер, которым окантовала

меня история, помноженная на камень.

Это точка. И я восклицаю: Амен!

Сквозь бойницы надтреснутого бастиона

я хочу сказать языком трезвона

с площадей и рынков и колоколен,

что закон воистину доброволен.

Я стою. Вы проходите. Так и надо,

я еще не обломанная колоннада,

я цела и достигну пределов мира,

точно в вечность стреляющая мортира.

Вы пройдете, но будет стоять Сан-Марко,

будет плыть по каналу пустая барка, на мостах никого и на взморье тоже, я тогда погляжу в небеса и - Боже там в неясной дали, где спешит астероид, мой последний зритель глаза прикроет.

ГЛАВТАБАК

Новый Иерусалим - Это ВДНХ. Сталин пересолил, Строивши на века. Но не прошло ста лет - Заморок и тоска, Словно бы пистолет Вскинувши у виска, Время навзничь легло У павильонов сих, Выставивших барахло В пестром свете шутих. Вот павильон собак, Вот павильон свиней, Вот павильон «Главтабак», Что для меня главней. «Прима» и «Беломор», «Звездочка» и «Дукат» - Вот он, мой «belle amour* - Вынесен на фасад. Фреска сороковых, Охра, ультрамарин, Лучший самсун и хмых - Тлеем, чадим, горим. Вейся, вейся, дымок! Дай забвенье душе! Некогда ты помог, Но не можешь уже. Астма моя тяжка, Как и моя тоска. «Мальборо» не берет,

«Салем» - и тот не в счет Если бы закурить «Звездочку» насовсем, Если бы закрутить Флирт неизвестно с кем! Если бы выйти опять В клешах права качать. Было бы все на «ять», Если бы снова начать! Так я стоял в лесу В центре ВДНХ, Так я пускал слезу - Впрочем, кто без греха? Дожевывай свой пирожок, Молись за меня, божок... Вспомнить и все забыть, И закурить, дружок!  

Далее >